"Амос Оз. Чужой огонь" - читать интересную книгу автора

завтра вечерком. Закончим недоигранную партию. Всего хорошего. Возьмите
спички. Да. Мой скромный дар. Не за что.

Они разошлись. Снизу, со стороны Эмек ха-Мацлева доносилась веселая
ребячья разноголосица. Там собрались, наверное, воспитанники молодежных
движений. Темнота вносила в их игры будоражащее чувство опасности. Старые
оливковые деревья служили укрытием.
Голоса и запахи с низины проникают в ухоженные кварталы Рехавии. Чем-то
подспудным тянет от оливковых деревьев. Невидимые потоки достигают Рехавии и
оседают на ее пустоцветах, посаженных для украшения улиц. Дело в ночных
птицах. Они сознают ответственность и, преисполненные ею, хранят молчание,
сберегая свой крик на случай настоящей опасности. Оливковым же деревьям
суждено расти в вечном безмолвии.

II

Дом госпожи Лили Даненберг стоит в одном из тихих переулков между
Рехавией и отпочковавшимся от нее, устремившимся вверх кварталом Кирьят
Шмуэль. Мотоциклист, взбудораживший весь город, не нарушил покоя Лили
Даненберг, потому что его, то есть покоя, не было у нее весь вечер. Она
сновала по квартире, переставляла вещи, наводила порядок, а потом,
передумав, возвращала все на прежнее место. Будто и впрямь собиралась
остаться дома и послеуборки сесть поудобнее в ожидании гостя. В половине
десятого должен прийти Иосеф Ярден, чтобы вместе с ней составить список
приглашенных на свадьбу. Но ведь это не к спеху, - сегодняшний визит,
свадьба, список гостей. Ведь не горит. Между прочим, он явится точно,
секунда в секунду. В этом нет ни малейшего сомнения, но дом будет пуст,
двери закрыты, в окнах темно. Жизнь полна неожиданностей. Что за выражение
будет у него на лице - удивленное, обиженное, чуть ли не потрясенное. А
записка, которую он непременно напишет и оставит в двери. Есть люди, и среди
них Иосеф, которые, пережив удивление, обиду, чуть ли не потрясение,
становятся на какое-то время почти привлекательными. Так уж они устроены.
Иосеф - человек на редкость добропорядочный. Он всегда рассчитывает на
хороший конец и испытывает неловкость от плохого.
Мысли, складывавшиеся по-немецки, не отражались на лице, которое
оставалось холодным и безучастным. Лили Даненберг зажгла настольную лампу,
села в кресло и занялась округлением чересчур заострившихся ногтей. Без двух
минут девять ногти приняли желаемую форму. Не вставая, она включила
приемник. Отрывки из Библии, которые ежедневно читают перед девятичасовыми
известиями, уже закончились, выпуск новостей еще не начался и оставшееся
время заполняли какой-то сентиментальной, до противности знакомой мелодией,
монотонно повторяемой четыре-пять раз. Лили покрутила ручку настройки, в
один присест пронеслась по гортанно проурчавшему Ближнему Востоку, без
задержки миновала Афины и поспела в Вену как раз, когда там передавали
краткий выпуск новостей по-немецки. Потом начали исполнять Героическую
симфонию Бетховена. Она выключила приемник и пошла на кухню варить себе
кофе.
Ну, удивится он, ну, будет задет, мне-то какое дело? Какое мне дело до
этого человека и его сына Яира? У некоторых чувств, нет пока названия на
иврите, язык не стал еще достаточно гибким. Если сказатьэто Иосефу или