"Амос Оз. Чужой огонь" - читать интересную книгу автора

Клайнбергеру, они непременно накинутся на меня и затеют полемику о
неповторимых особенностях иврита. Причем, можно представитьсебе, сколько
будет самых малоприятных дигрессий.[2] Кстати, ведь и слова "дигрессия" нет
на иврите. Кофе надо пить без сахара. Нет, нельзя ни крупинки. Горько?
Конечно, горько, но стимулирует. Можно позволить себе печеньице на десерт?
Нет, давно решено, что я не ем мучного и, стало быть, никаких компромиссов.
Уже четверть десятого. Надо успеть, пока он не пришел. Обогреватель. Свет.
Ключ. До свидания, всего наилучшего.

Лили Даненберг разведена. Ей сорок шесть лет. Она свободно могла бы
скостить семь-восемь лет, но это идет вразрез с ее моральными принципами, и
поэтому она не скрывает своего возраста. Лили Даненберг держится прямо, она
стройна и тонка. Ее волосы (Лили - натуральная блондинка) стали чуть
ломкими, но по-прежнему складываются в плотную тяжелую прическу. Нос прямой,
резко очерченный. В линии рта постоянное влекущее беспокойство. Глаза едкого
синего цвета. Единственное неброское кольцо как бы подчеркивает задумчивое
одиночество, заключенное в удлиненных линиях пальцев.
Дина не вернетсяиз Тель-Авива до двенадцати. В кофейнике я оставила ей
кофе на утро, в хлебнице есть свежий хлеб. Если девочка захочет в двенадцать
ночи принять ванну, ей хватит горячей воды. Значит, все в порядке. А если
все в порядке, то почему на душе все же неспокойно, как будто бы что-то
осталось невыключенным или незапертым. Но ведь все выключено, все закрыто, и
я отошла уже на два квартала от дома. Здесь я уже не попадусь на глаза
Ярдену и не позволю ему все испортить.
Левантийские юноши на первый взгляд кажутся красавцами, все как на
подбор. Но лишь немногие выдерживают испытание, если посмотришь на них
повнимательнее. Дух всегда сам изводит себя, изнутри подтачивает тело,
корежит черты лица, как ливень, размывающий известняк. Поэтому, если в
человеке что-то есть, это "что-то" написано, а порой и выжжено у него на
лице, и сложением такой человек обычно не блещет. Левантийские же юноши не
испили из горькой чаши, потому у них симметричны елица, крепкие, будто на
изготовке тела. Как манекены в витринах мужских магазинов. Двадцать две
минуты десятого. Птица, прокричавшая сейчас что-то пронзительное, но очень
путаное и невнятное, по-немецки называется "ойле", а на иврите, кажется,
"яншуф",[3] впрочем, какая разница. - Ровно через семь минут Иосеф позвонит
в мою дверь. Его пунктуальность не подлежит сомнению. Точно в ту же секунду
я нажму на кнопку звонка его собственной квартиры на улице Альфаси. Хватит,
ойле, молчи, все эти доводы мне известны. И Яир откроет мне дверь.

III

Тот, кто происходит из разбитой семьи, продолжает начатое и, став
взрослее, разбивает чужие семьи. Это не случайно, но и закономерности здесь
вывести нельзя. Иосеф Ярден - вдовец. Лили Даненберг разведена. Ее муж умер
то ли от тоски, то ли от болезни печени через три месяца после развода. Даже
доктор Кпайнбергер, египтолог и по убеждениям стоик, герой второстепенный, -
старый холостяк. В каком-то смысле можно сказать, что он одинок. Остаются
Яир Ярден и Дина Даненберг. Дина поехала в Тель-Авив оповестить теток о
предстоящем радостном событии, кое-что купить, уладить кое-какие дела и не
вернется до полуночи. Что же касается Яира, то он вместе с братом Ури,