"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

скорее, чем любая другая душа в мире, способен понять его, Юваля, стихи.
Некоторые из них он осмелится приложить к своему письму - в надежде, что
отыщется у писателя свободных полчаса, чтобы взглянуть на них и, может, даже
черкнуть в ответ две-три строчки.
В течение нескольких мгновений Юваль Дахан погружается в фантазии о
том, как живет сам писатель: должно быть, и у него есть собственные
терзания, не столь безобразные, как мои, но наверняка причиняющие боль. Ведь
это прочитывается между строк во всех его книгах. И, возможно, он, как и я,
не может заснуть этой ночью? Возможно, как раз в эту минуту он одиноко
бродит по улицам, не может и не хочет спать, идет из улицы в улицу, без
всякой цели, сражается, как и я, с черной дырой, разверзшейся в груди, и
спрашивает себя: "Есть ли вообще какой-либо смысл, а если никакого смысла
нет, то к чему все это?"
Еще немного - и блуждания случайно приведут писателя прямо сюда, на
улицу Райнес. А может, случай здесь вовсе ни при чем, поскольку ничто в мире
не случайно. А я как раз выйду к почтовому ящику, чтобы отправить писателю
это письмо, и в конце улицы Гордон мы встретимся, и оба удивимся этой ночной
встрече. И писатель предложит, чтобы я проводил его немного, а по пути мы
станем беседовать. Так и будем идти и разговаривать, возможно, дойдем до
самого берега моря, повернем налево, направимся в сторону Яффо... И он не
станет спешить расстаться со мной, оба мы забудем о времени, потому что и
он, вполне вероятно, найдет во мне нечто напомнившее ему самого себя в дни
юности. Так мы и будем бродить пустынными улицами, пойдем к кварталу
Флорентин или даже поближе к улице Бялик, продолжая говорить о его книгах,
но немного и о моих стихах, а еще о жизни и смерти, а еще о некоторых
сокровенных вещах, о которых только с ним я и могу поговорить, только с ним,
и ни с кем другим, ни с одним человеком на свете, ни с родителями, ни с
сестрой, но только с ним одним. Мы коснемся и темы страданий, ибо ему-то я в
состоянии все рассказать, потому что он, несомненно, поймет меня, поймет
мгновенно, еще прежде, чем я закончу рассказывать, он уже все поймет. И,
быть может, с этой ночи и завяжутся наши дальнейшие личные связи, мы начнем
с этой ночи нашу дружбу, или сложатся между нами отношения наставника и
ученика... И таким образом начиная с этой ночи все в моей жизни станет
немного иным - благодаря этой встрече, которая, быть может, произойдет
здесь, внизу, рядом с почтовым ящиком.
Спустя две-три недели писатель коротко ответит на письмо Юваля
Дахана-Дотана:

Я внимательно прочел Ваши стихи и нашел в них необычайную
серьезность, оригинальность, языковую свежесть. Однако Вам следует, прежде
всего, обуздать избыток чувств и писать стихи с определенной мерой
отстраненности. Писать так, словно страждущий юноша и тот, кто пишет стихи о
нем, - это не один, а два разных человека, и человек, творящий стихи,
воспринимает страждущего юношу как предмет своих холодных наблюдений,
сделанных с некоторой дистанции и несколько забавляющих его. Быть может,
стоит попробовать писать так, будто вас разделяют сто лет - героя
стихотворения и поэта, это стихотворение сочиняющего, будто сто лет пролегло
между тем, что болит, и тем временем, когда Вы об этом пишете?
P. S. Кстати, по поводу тех суровых слов, что сказаны в Вашем
письме о докладчике Бар-Ориане. Вы не совсем правы. Хотя, по всей видимости,