"Ю. Эвола. Языческий империализм" - читать интересную книгу автора

возможен иной человек и иной мир. И они, действительно, могут быть вызваны к
жизни, когда новая волна начнет подниматься из бездн беспокойств а и
бессмысленности Запада.

АКТИВИЗМ И ГУМАНИЗИРОВАННЫЙ МИР

Появление машин на Западе тесно связано с так называемым активистским,
апеллирующим к становлению, "фаустовским" миропониманием. Романтическое
воодушевление по отношению ко всему тому, что является нуждой, поиском,
трагизмом; религия жизни или, как сказа л Генон, суеверие жизни, понимаемой
как постоянное напряжение, беспокойство, которое никогда не находит
освобождения и, в вечном пресыщении, переходит от одной формы к другой, от
одного ощущения к другому, от одного открытия к другому; одержимость "созда
нием" и "завоеванием", страсть к новому рекорду - все это составляет четвертый
аспект европейского недуга: аспект, который наложил неизгладимый отпечаток на
лицо европейской цивилизации, и который в наши дни достиг апогея своего
пароксизма. Мы уже упоминали, что корень этого извращения также следует искать
в семитском племени. Его духом, его основным элементом был дух мессианизма.
Мечта об ином мире, идея Мессии, бегущие от настоящего, являются потребностью
в постоянном движении разбитых, л ишенных наследства и проклятых людей,
которые неспособны утверждать и желать свою собственную, особую реальность.
Это - недостаточность душ тех убогих, чье бытие есть жадность, страсть и
отчаяние. Постепенно бережно хранимая отпрысками семитской расы и с
тановящаяся все более дерзкой и более необходимой по мере политических удач
"избранного народа", эта сомнительная реальность вырвалась из низов Империи и
стала мифом великого восстания рабов, мифом яростной волны, захлестнувшей
языческий Рим. И позднее, выйдя за рамки католической организации и оставив ее
в стороне, она расширилась и превратилась в хилиастический мираж. Сама
вожделенная перспектива, таким образом, бесконечно отодвинулась, а потребность
и отчаяние стали еще более жесткими и же стокими, она превратилась в
становление без конца, в чистое напряжение, в гравитацию пустоты. Бегство от
этого мира и постоянное отодвижение иного - та боязнь мира, которая является
тайной современной жизни и которая шумно объявляет себя ценностью, чтобы
оглушить самою себя - является также тайной христианства после банкротства его
эсхатологии. Э то - внутренне присущее христианству проклятие, которое оно
несет в себе, и которое передается народам, его принявшим и изменившим тем
самым олимпийскому, классическому, арийскому идеалу. Первая тема, которая, как
мы уже видели, возникла в связи с банкротством мессианизма - тема ставших
экклезиатическими законов социальной зависимости - тесно связана с этой второй
темой и имеет с ней одно и то же происхождение. Объединив эти две темы в од
ну, мы получим тем самым закон, который определяет сегодня все общество и всю
культуру: на низшем уровне - индустриальный оргазм, средства, ставшие целью,
механизация, система хозяйственных и материальных детерминант, развитию
которых отбивает такт наука вместе с карьеризмом, с погоней за успехом людей,
которые не живут, а проживают отпущенное им время и, в конечном счете,
сверхновые и уже упомянутые мифы "вечного прогресса" на основе "социальных
служб" и ставшего самоцелью и всеобщей обязанностью труда . На высшем уровне -
совокупность "фаустовских", привязанных к становлению, бергсонианских учений,
о которых мы уже говорили, и базис социальной истины, "будущее науки",
универсализм и имперсонализм философов. И все это подтверждает и