14

Рипли взяла девочку за руку и заглянула в глаза. Что нужно сделать, чтобы вернуть ее доверие?

– Не знаю, как тебе удалось остаться в живых, но во всяком случае ты

– смелый ребенок, Ребекка.

– Ньют, – раздался чуть слышный тоненький и нежный голосок.

«Ньют… Головастик… Не понимаю. Может, мне это просто послышалось? Конечно, о каких еще головастиках может идти речь?!.»

– Что?

– Ньют, – повторила девочка и, заметив, что ответ вызвал у Рипли только недоумение, пояснила: – Меня зовут Ньют. Меня никто не называет Ребеккой. Только мой брат.

Ну конечно же! Рипли улыбнулась. Большая голова, круглые глазенки – настоящий головастик. Можно было и догадаться. Было бы только желание догадываться.

– Ньют, – повторила Рипли. – А мне нравится это имя. Меня зовут Рипли. Очень приятно с тобой познакомиться.

– А это кто? – спросила Рипли, указывая на куклу, прижатую к груди Ньют. Кукла была не чище самой девочки, тоже светловолосая, голубоглазая и почему-то почти такая же серьезная.

– Кейси, – тоненьким голоском ответила Ньют. Она говорила тихо, словно боялась, что их подслушают.

– Привет, Кейси, – Рипли пожала пластмассовую ручку, не заметив, с каким укором посмотрела на нее Ребекка. «Вот они всегда так, эти взрослые. Рядом чудовища, а они играются, будто совсем маленькие, да и играться по-настоящему не умеют…» – А твой брат, как его зовут?

– Тимми.

– Тимми тоже где-то здесь?

Ньют отрицательно покачала головой.

– Может, он, как и ты, где-то прячется?

– Нет, – едва слышно выдохнула Ньют.

Только что налаженный контакт трещал по швам и был готов исчезнуть в любую минуту.

– А сестры у тебя тоже есть? – продолжала допытываться Рипли.

Ньют плотнее прижала куклу к себе. Рипли пугала ее.

– А мама и папа где? – не замечая изменения в настроении девочки, не унималась Рипли. Ньют отвернулась и сжалась. Нет, ничто не заставит ее ответить на этот страшный вопрос!

– Ньют, посмотри на меня! Где твои папа и мама?

Ньют посмотрела. У взрослых такой взгляд был бы назван уничтожающим, но детское личико не было создано для выражения таких чувств; Рипли определила его как просто странный.

«Она не отвяжется от меня, – озлобленно подумала девочка. – Не отвяжется, пока не узнает».

– Погибли они, умерли, понятно?! – почти с вызовом выкрикнула она. – Теперь вы довольны? Теперь мне можно уйти?

Ее слова ударили Рипли, как пощечина. Какое она имела право так ковыряться в незажившей ране? Собственные переживания не давали ей такого права, как казалось ей вначале. Не давали. К тому же и утраты их не были равны: Рипли потеряла всего лишь друзей, коллег, но не единственных по-настоящему близких людей.

«Это дочь той самой Мэри Джордан… Конечно, ее дочь», – сгорая от стыда, повторила она про себя. Ньют имела полное право возненавидеть ее за такой вопрос.

– Прости меня, Ньют, – искренне произнесла она. Теперь главным было заставить девочку остаться здесь до прилета челнока.

– А тебе не кажется, что с нами тебе будет надежнее и не так страшно? Эти люди прилетели сюда, чтобы защитить тебя. Они солдаты.

Рипли сама почти поверила своим собственным словам. Ньют угадала это.

Женщина говорила искренне и сочувствовала ей тоже искренне. Только все взрослые были точно такими же: сами верили в свои глупые сказки и упорно не хотели признавать сказки настоящие, в которых было, по крайней мере, больше правды. Они не верили, что есть драконы и чудовища, они не верили, что эти чудовища могут их съесть, – и что с ними стало? Ее, Ньют, никто не хотел слушать. Даже свои. Так можно ли ожидать этого от совершенно чужой женщины? Конечно, она просто ничего не понимает.

– Ничего они не сделают, – уверенно сказала Ньют.

Ну как же заставить этих взрослых ей поверить?