30

Ньют почти ничего не весила – во всяком случае, удивительно мало для своего возраста.

Рипли пронесла ее на руках через всю лабораторию к небольшой койке, поставленной некогда, по-видимому, для дежурного.

Ребекка засыпала на ходу, но было видно, что она борется со сном изо всех сил.

«Несчастный ребенок», – в сотый раз повторяла про себя Рипли, укладывая ее на кровать.

«А ведь всего этого могло и не быть… И я, быть может, носила бы вот так, на руках, собственного ребенка… Да о чем я говорю – разве теперь Ньют не моя девочка?! Бедная дочка…»

Рипли ласково провела рукой по ее лбу и поправила подушку.

– Давай, ложись, укрывайся, вот так, – она укрыла девочку одеялом. – Хорошо… И теперь лежи и засыпай: ты же очень устала.

Ребекка пристально посмотрела на нее. «Как по-доброму она это говорит… почти как мама».

Словно впервые Ньют ощутила, насколько ей не хватает ласки. Странно, разве она еще не отвыкла от нее? Несколько добрых слов, несколько опасных часов, проведенных вместе – и она смогла доверять. А тому, кому доверяешь, можно и позволить приласкать себя. Это ведь так хорошо… да и кто может жить без этого? И иной взрослый за ласку или каплю доброты готов на все.

Рипли улыбалась. Светлая улыбка разгладила ее лицо, вернув ему открытость и искренность, свойственные молодости. Но в глазах светились спокойная мудрость и зрелость женщины, почувствовавшей себя матерью, и это делало ее старше. Да и сколько ей было в действительности лет?

У того, кто сражается и мстит, нет возраста.

– Я не хочу спать, – приподнялась на подушке Ньют. Голубые глаза безмолвно просили: «Не покидай меня хоть ты!.. У меня же больше никого не осталось…» – Мне страшно. Я сны вижу, страшные очень…

«Как она смотрит…»

На миг Рипли призадумалась, что же ей сказать. Да нужно ли в таких случаях думать?

Пусть подскажет сердце.

– Не сомневаюсь, – ласково сказала Рипли, включая освежитель воздуха. Взгляд упал на головку куклы. – А вот Кейси наверняка не видит страшных снов. – Она поймала куклу рукой и покачала ее, чтобы та открывала и закрывала глаза, пока, наконец, не оставила ее в «спящем» виде. – Вот видишь, не так уж и страшно. Постарайся вести себя, как Кейси…

Похоже, Рипли сказала что-то не то: взгляд малышки стал почти испуганным.

«Ну вот… и она такая, как все. Зачем она старается меня обмануть? – Ньют почувствовала, что еще немного – и на глаза накатятся слезы. – Ну зачем? Почему меня все стараются обмануть? Разве я маленькая и не понимаю, что это всего лишь игрушка? Или… или это они не понимают? Наверное, так. У них все наоборот, как с чудовищами. Им только кажется, что они знают, что сказка, а что нет, а на самом деле взрослые в этом путаются сильнее всех».

После такого вывода не простить Рипли она уже не могла. Разве она виновата, что так ошибается?

– Рипли, – как младшему брату или другим детям, оказывавшимся иной раз на ее попечении, серьезно начала объяснять она, – у нее не бывает плохих снов потому, что это просто пластмассовая кукла!

«Ты поняла это или нет?» – испытующе заглянула девочка в глаза Рипли.

«Моя бедная взрослая крошка… – вздохнула про себя Рипли. – Прости меня, дуру. Разве с тобой можно говорить ТАК?»

– Правильно, – Рипли грустно покачала головой. – Ты извини меня, Ньют.

«Поняла! – обрадовалась Ребекка. – Она все поняла!»

Она почувствовала всем своим существом, что за это нужно ее как-то отблагодарить. Но как? Обнять? Поцеловать?

Мама учила, что это нескромно, да и не то это…

Эта взрослая женщина уже дважды попросила у нее прощения. Значит, она ее уважает. Ее, ребенка.

Может быть, ей можно доверить свой сокровенный вопрос, основу всех ее сомнений?

Наверное, да.

К тому же, вдруг она сможет ответить?

– Слушай, Рипли, – в душе у молодой женщины снова защемило от недетского взгляда маленького ребенка. – Моя мама всегда говорила, что никаких чудовищ не бывает, но, оказывается, они есть.

Слова Ребекки не прозвучали как вопрос; тем не менее Рипли догадалась, что они значат для Ньют нечто большее, чем просто вопрос, и, возможно, от ответа зависят все их дальнейшие взаимоотношения.

«А ведь Ньют спросила меня, можно ли мне верить!» – поняла она и опять задумалась.

«Мама сказала» – мать всегда является для ребенка большим авторитетом. Ей будет тяжело услышать, что ее мать ошиблась, она и сама это понимает. Если хочешь, чтобы верили тебе – не заставляй сомневаться в других…

– Да, они существуют, – осторожно ответила Рипли.

Взгляд девочки проникал в самую глубь ее души и нестерпимо жег.

Она говорила правду, и тем не менее Рипли казалось, что она старается обмануть Ребекку. Разве вот такая уклончивая формулировка не была обманом?

– Тогда зачем детям говорят, что их нет? – напрямик спросила Ньют.

Ей казалось, что Рипли просто не поняла ее первого вопроса.

«Милая девочка… да как же тебе объяснить? Мы ведь сами в это верили, как во все, во что хотелось верить. Это же один из самых философских вопросов: кто знает, для чего мы обманываем себя!»

– Потому что по большей части это все-таки правда, – ответила она, совершенно озадачив девочку такой формулировкой.

«Что она хотела этим сказать? Как это – по большей части? Что это за привычка все запутывать?.. Наконец догадалась: Чудовища просто встречаются очень редко. Так и надо было сказать. Ведь есть на Земле истории про животных, которые непонятно – есть или нет. Одни думают так, другие – по-другому. Вот и все».

Это небольшое открытие успокоило ее.

Ньют поудобнее устроилась на подушке. Теперь ее взгляд смотрел не так остро, – глаза слипались, – но все равно он говорил о том, что Ньют не хочет, чтобы Рипли уходила.

«И все же мне надо идти. Жаль».

Она случайно посмотрела на свои руки и тут же наткнулась взглядом на подарок Хиггса.

«Чудесно. Это именно то, что надо».

– Ладно, – сказала Рипли и взяла девочку за руку. – Надень это. Для удачи. – Она помогла застегнуть браслет.

Он явно не был рассчитан на такие маленькие ручонки и спадал. Рипли пришлось проколоть застежкой еще одну дырочку.

Ньют с любопытством уставилась на маркер: «А это еще зачем?»

Впрочем, этот вопрос ее не очень занимал. Рипли ей что-то дала – то есть сделала подарок. А подарок – это всегда залог дружбы.

– Ну, все. – Рипли встала и включила настольную лампу, на тумбочке.

Мало ли где хорошо – дела не ждут.

– Не уходи! – подскочила Ньют на кровати. – Не уходи!

Неужели Рипли может бросить ее сейчас одну? В этот миг такой поступок казался Ньют почти предательством.

«Девочка моя, – мысленно взмолилась Рипли, – ты думаешь, я хочу от тебя уходить?»

– Ньют, – произносить слова ей было тяжело, словно и она чувствовала в них привкус предательства. – Я буду в соседней комнате. Видишь вот эту камеру, вон там? – она указала на небольшую серую коробку с темным кружком объектива. – Мне будет видно тебя через нее, и я буду знать, что с тобой, и все ли в порядке. – Заметив, что Ньют смотрит на нее все еще с недоверием, хотя и не лишенным сомнения, Рипли добавила: – Я это тебе совершенно серьезно говорю. Я тебе обещаю!

«Она не врет, – после недолгих колебаний заключила девочка. – Ей вообще можно верить».

И все же, что ни говорил разум, чувства требовали своего.

«Не надо ей мешать, а то еще обидится», – решила она, но тут же захотела окончательно удостовериться в правдивости слов Рипли.

– Ты клянешься? – торжественно произнесла она.

Может быть, в другой обстановке тон, каким это было сказано, рассмешил бы Рипли. Но сейчас он вызвал только дополнительную волну нежности.

– Клянусь всем святым, – серьезно ответила она.

– А если соврешь, то чтоб ты сдохла? – продолжала допытываться Ньют.

«Ох, милая ты моя!»

– Да, если совру, то чтоб я сдохла, – подтвердила Рипли – и Ньют, в знак полного доверия к ее словам, закрыла глаза.

Мирно блестел, наблюдая за этой сценой, круглый значок объектива – маленький залог правдивости ее слов.

Рипли тихо поднялась и вышла, оставив девочку под его присмотром.