"Марина Палей. Клеменс (роман)" - читать интересную книгу автора

захолустного происхождения, именовавших себя художниками
(продукцию видел, не комментирую), а чаще - просто у "хороших людей": в
эту категорию попадал кто угодно, если Клеменс (как выяснилось по некоторым
его скупым репликам) мог с ними видеть себя в компании персонажей из фильма
"Доктора Живаго". (Имею в виду голливудскую версию, где высокодуховное
создание "блаженного большевика", рррррусскую душу, играет египтянин с
ресторанно-рачьим именем Омар, его многотерпеливицкую супругу - дочка
Чаплина, а
"любовь на стороне" - блистательная и, несмотря на эпические
катаклизмы, словно только что от кутюрье Джулия Кристи.) Немудрено, что,
храня пред мысленным взором такого рода смещенный образец,
Клеменс принимал за чистую монету любые выкрутасы очередного князя
Нарышкина - в исполнении какого-нибудь почетного алкоголика из города
Кривозубьевска. (Переступив порог моей квартиры, такое существо непременно
спрашивало: "Извиняюсь, а как у вас тут дела с половым вопросом?", что в
переводе с куртуазно-троглодитского означало, следует ли снимать обувь.) Еще
Клеменсу важно было видеть себя заодно с персонажами из фильма "Война и мир"
бондарчуковского разлива - или, на худой конец, с таковыми из калатозовской
ленты
"Летят журавли". Если выполнялось хотя бы одно из означенных условий,
то есть если он попадал хотя бы в один из вышеуказанных фильмов, бытовое
поведение "актеров" уже не имело для него никакого значения.
Особенно ярко мне запомнились два лицедея, которые в свободное от
"съемок" время, то есть в повседневной жизни, числились студентами
каких-то неброских вузов. Хотя нет, один из них был учащимся очень даже
престижного, а именно Горного института, взрывник по будущей своей
специальности. Призванием другого была инженерия канализационных сетей.
Этот, второй, носил имя Варсонофий
Изяславович (так он мне, по крайней мере, представился), хотя домашнее
(точней, общажное) его имя было Вилфред: именно так его звали и Клеменс, и
взрывник. (Ух, как тошно мне ставить Клеменса в этот ряд! Аж зубы ломит!) От
Варсонофия Изяславовича в любое время суток сильнейшим образом разило
сивухой - я бы даже сказал, таинственно разило, потому что мне он объявил,
что завязал уже четыре года как, что он "зашитый" - и что дубаря даст даже
от одной капли (мотивация отказа от шоколадных конфет с ликерной начинкой).
Таинственная вонь стойко исходила от него все то время, что я имел
несчастье его у себя в квартире видеть (обонять), но зато благодаря
насильственному и длительному вдыханию этой энигматической амброзии я
наконец-то понял восхищение Набокова "смешными местами" у Гоголя: у того в
"Ревизоре" сказано про заседателя, что "в детстве мамка его ушибла, и с тех
пор от него отдает немного водкою". Раньше эта фраза совсем не казалась мне
остроумной, а тут до меня, слава создателю, дошло, что она сильна вовсе не
юмором, но "совершеннейшей правдою жизни". Этот Варсонофий Изяславович имел
тщедушное вертлявое тельце - настоящий михрютка, а если выкладывать
впечатления без купюр - анчутка, банный черток (в табели о рангах нечисти -
существо какого-то двадцать восьмого ряда): у него были "лирические"
(когда-то голубые, затем мутные, словно осклизлые) глаза с длинными,
девичьи загнутыми ресницами, всегда смущенная улыбочка, открывающая
серебряную фиксу и рядом с ней - черный вонючий провал зуба в три, сальное
темно-русое покрытие темени... то есть при условии евроремонта он мог бы