"Марина Палей. Под небом Африки моей" - читать интересную книгу автора

отравленный черной желчью и одновременно до крайности сентиментальный,
появился в зале намного позже положенного. В мрачном молчании, тяжко, взошел
он на кафедру... мешковато на нее навалился... и взялся злобно обозревать
полупустой зал[*].
______________
* Руководство их страны как раз на этом отрезке эпохи издало
Постановление "О мерах по усилению борьбы против чрезмерного веселия на
Руси", вследствие которого стала строго-настрого возбраняться продажа
алкогольных напитков ранее, чем с двух часов дня. Соответственно,
подавляющая (и подавленная) часть населения, к которой относился и
упомянутый доцент, до двух часов дня оставалась практически невменяемой, а
более-менее приходила в себя, если повезет, примерно к четырем. Из этого
уточняющего воспоминания я делаю вывод, что приводимая здесь лекция началась
раньше двух.

Его лицо, особенно в зонах подглазий, состояло словно бы из
приспущенных старых чулок. После нескольких минут ледяного душа, какой
получили, возможно, и достойные мизантропии, но не готовые к ней слушатели,
он медленно, с явным трудом разлепил свои гнилозубые, не знающие
зубоврачебных истязаний уста, чтобы вытолкнуть первые порции звуков: хм...
да нннну... ха!.. (горькая усмешка) , да че там... (ядовитое хмыканье) , все
херня, все!.. (презрительная мина) , да бросьте вы!.. да че там!.. (кривая
полуулыбочка) , не стоит и браться! - он ударил кулаком, - никому это не
нужно... (пауза) . Да-с... в первую очередь вам, вам это не нужно!.. ну,
может, кому-то одному из вас всех это и нужно, одному-единственному! а жизнь
закончит он, как и я, в канаве...
Реплики его из коротких бесформенных становились раз от разу длиннее и
рафинированней, то есть тоньше, - словно он здоровенной скалкой раскатывал
туповатое, туго поддающееся тесто... Воодушевившись, он даже принял
относительно вертикальное положение. И, наконец, слово "канава", в
определенном смысле ключевое - как для русской литературы (см. хотя бы
"Преступление и наказание" ), так и русской жизни (см. хотя бы и русскую
жизнь ), - видимо, пробудило в нем сокровенное воспоминание, то есть дало
пусковой толчок всему заржавевшему маховику... "А кстати, - он страстно,
словно покрывая корову, вновь навалился на кафедру, - кто-нибудь из вас
знает, как звали жену Аввакума?!" - "Ма-а-арковна... Ма-а-арковна..." -
прилежной рябью мгновенно отозвались девичьи голоса...
"Конечно, Марковна (свойски-примирительно, словно о теще) . Да, стало
быть, Марковна... Да... Так, стало быть, откуда это она с протопопом
шла-то?" - "Из Сиби-и-и-и-ири!.." - писклявая девичья партия. - "Мно-о-ого
месяцев!.. - назидательный хрип доцента. - Да по морозцу!.. да без
провианту!.. да стерши ноженьки ажно по самые по коленочки!.. И чего ж тут с
ней, с протопопицей нашей, приключается?" - "И, оступившись на камне
осклизлом... - звучит голубиное соло отличницы, - и, оступившись на камне
осклизлом, обрушивается она в яму..." - "В глубо-o-oкую яму, - назидательно
уточняет лектор и закуривает с невыразимым удовлетворением. - В
глубо-о-о-окую, да-с. И о чем же она вопрошает, на самом дне сей глубочайшей
ямы бездвижно лежа?.. даже без силушки чело ясное свое приподнять?.." -
"Доко-о-оле... доко-о-оле мучиться... терпеть... доко-о-оле терпеть сие,
ба-а-атюшка, доко-о-оле..." - послушно скулит разноголосая паства,