"Морис Жорж Палеолог. Царская Россия во время мировой войны " - читать интересную книгу автора

Еленой Владимировной, своими фрейлинами и своими приближенными.
Стол накрыт в саду в палатке, три стороны которой подняты. Воздух чист
и прозрачен. Кусты роз благоухают. Солнце, которое, несмотря на поздний час,
еще высоко стоит на небосклоне, разливает вокруг нас мягкий свет и
прозрачные тени.
Идет общий разговор, непринужденный и оживленный; само собою
разумеется, что его единственная тема - война. Но каждую минуту вновь
выплывает один и тот же вопрос: распределение главных командных должностей и
составление штабов; критикуют уже известные назначения; стараются угадать
назначения, относительно которых император еще не сказал своего решения. Все
соперничества Двора и салонов выдают себя в словах, которыми обмениваются
здесь. Моментами мне кажется, что я переживаю главу из "Войны и мира"
Толстого.
Когда обед окончен, великая княгиня Мария Павловна уводит меня в
глубину сада, затем усаживает рядом с собой на скамейке.
- Теперь, - говорит она мне, - будем беседовать вполне свободно... У
меня такое чувство, что император и Россия играют решительную партию. Это не
политическая война, которых столько уже было; это - дуэль славянства и
германизма; надо, чтобы одно из двух пало... Я эти последние дни видела
многих лиц, мои походные госпитали и мои санитарные поезда поставили меня в
соприкосновение с людьми разной среды, разных классов. Я могу вас уверить,
что никто не строит иллюзий относительно опасности начинающейся борьбы. Так,
от императора до последнего мужика все решили героически исполнить свой
долг, никакая жертва не заставит отступить... Если - не дай Бог - наши
первые шаги будут неудачны, вы увидите чудеса 1812 г.
- Действительно, возможно, что наши первые шаги будут очень трудны. Мы
должны все предвидеть, даже несчастье. Но России нужно только продержаться.
- Она продержится. Не сомневайтесь в этом!
Чтобы заставить великую княгиню высказаться относительно более
деликатной темы, я поздравляю ее с бодрым настроением, которое она мне
высказывает, так как я предполагаю, что ее душевная твердость дается ей не
без жестоких внутренних терзаний. Она отвечает мне:
- Я счастлива исповедаться в этом перед вами... Я эти дни несколько раз
исследовала свою совесть; я смотрела в самую глубину себя самой. Ни в
сердце, ни в уме я не нашла ничего, что бы не было совершенно предано моей
русской родине. И я благодарила за это Бога... Не потому ли, что первые
жители Мекленбурга и их первые государи, мои предки, были славяне? Это
возможно. Но скорее я предположила бы, что сорок лет моего пребывания в
России, - все счастье, которое я здесь знала, все мечты, которые я здесь
строила, вся любовь и доброта, которые мне здесь выказывали, - сделали мою
душу совсем русской. Я чувствую себя снова мекленбургжкой только в одном
пункте - в моей ненависти к императору Вильгельму. Он олицетворяет все, что
я научилась с детства особенно ненавидеть: тиранию Гогенцоллернов... Да, это
они, Гогенцоллерны, так развратили, деморализовали, опозорили, унизили
Германию, это они понемногу уничтожили в ней начала идеализма, великодушия,
кротости и милосердия...
Она изливает свой гнев в длинной речи, которая обличает застарелую
злобу, глухое и упорное отвращение, которые маленькие германские
государства, в былое время независимые, питают к деспотической Пруссии.
Около десяти часов я прощаюсь с великой княгиней, так как в посольстве меня