"Морис Жорж Палеолог. Царская Россия во время мировой войны " - читать интересную книгу автора

считаю не "ленинцев", не немцев, не провокаторов и темных
контрреволюционеров, а более злого, более сильного врага - тяжкую российскую
глупость".[5]
Иван Бунин в одесском дневнике "Окаянные дни" запишет 17 апреля 1919
г.: ""Левые" все "эксцессы" революции валят на старый режим, черносотенцы -
на евреев. А народ не виноват! Да и сам народ будет впоследствии валить все
на другого - на соседа и на еврея".
Читая главы мемуаров Палеолога о нарастании анархии в России после
Февраля, нельзя не заметить удивительного совпадения анализа с горьковскими
"Несвоевременными мыслями" и бунинскими "Окаянными днями", хотя, в отличие
от двух великих русских писателей, посол-иностранец прожил в России всего
три с половиной года, да и русского языка он не знал...
И уж совсем поразительна интуиция посла в оценке В. И. Ленина. Даже
такой опытный политик, как Милюков, не принимал в апреле - мае 1917 года
Ленина и большевиков всерьез, особенно после того, как Петроградский совет
освистал выступление лидера большевиков, призвавшего к поражению Временного
правительства в империалистической войне.
A вот какой вывод делает Палеолог: "Авторитет Ленина, кажется,
наоборот, очень вырос в последнее время. Что не подлежит сомнению, так это
то, что он собрал вокруг себя и под своим началом всех сумасбродов
революции; уже теперь он оказывается опасным вождем".
Уверен, что нынешнее поколение историков и дипломатов, всех читателей с
интересом прочитает и по заслугам оценит мемуары проницательного
французского дипломата.
Профессор В. СИРОТКИН

Царская Россия во время великой войны

12 января 1914 г. правительство Республики назначило меня своим послом
при царе Николае II. Сначала я уклонялся от этой чести по общеполитическим
соображениям. Действительно, последние должности, которые я занимал по
дипломатическому ведомству, ставили меня в наиболее благоприятное положение
для наблюдения за игрой сил, коллективных и единоличных, которая скрыто
предшествовала всемирному конфликту.
В течение пяти лет, с января 1907 г., я был французским посланником в
Софии. Мое продолжительное пребывание в центре балканских дел позволило мне
измерить ту опасность, которую представляли собою для существующего в Европе
порядка вещей сочетание четырех факторов, подготовлявшееся на моих глазах -
я имею в виду: ускорение падения Турции, территориальные вожделения
Болгарии, романтическую манию величия царя Фердинанда и, в особенности,
наконец - честолюбивые, замыслы Германии на Востоке. Из этого опыта я извлек
все, что было возможно в смысле поучительности и интереса, когда, 25 января
1912 г., г. Пуанкаре, который перед тем принял председательство в Совете
министров и портфель министра иностранных дел, вызвал меня в Париж, чтобы
доверить мне управление политическим отделом. Это было на следующий день
после серьезного спора, который мароккский вопрос и агадирский инцидент
возбудили между Германией и Францией.
Дурные впечатления, которые я привез из Софии, очень быстро
определились и подтвердились. С каждым днем мне становилось все более
очевидным, что возрастающая непримиримость германского министерства