"Сергей Палий. Кохинор" - читать интересную книгу автора

многом экономит, отказывается от тех празднеств, которым с удовольствием
отдаются приятели, наслаждаясь молодостью и беспечно теряя время, рдеет,
трудится бедолага, лезет вверх по служебной лестнице, откладывает, наживает, а
потом, в какой-то момент, все меняется: забываются цели, нарушается отточенный
годами порядок, наступает время транжирства и самозабвенья, которое,
наверняка, раньше грезилось по вечерам, когда сон еще не полностью затмевал
мысли. Часто такие люди только и живут, чтобы однажды наступил этот час
поощрения, награды за безропотный труд. Нет для них ничего дороже, чем кануть
на пятом десятке в сень роскоши и разгула, посещая места, о которых в юности и
слышать они не хотели, одевая себя в столичные пиджаки, выпивая утром рюмашку
французского коньяка вместо прежнего второсортного чая. Они возвеличиваются,
распрямляются, заметно полнеют, но очень скоро теряются в ворохе бессмысленных
желаний, в несвойственном им беспорядке поступков, в напыщенной лености и
выдавленном из повседневной скуки кутеже.
При первом знакомстве всегда казалось, что Перекурка относится именно к
такому сорту служителей отечеству, но уж слишком затянулся у него период
режимной строгости, да он, собственно, как-то и не думал о шибко далеком
будущем.
В шесть часов Павел Ефимович складывал в верхний ящичек стола все
чертежные инструменты, выставлял вперед ноги и переобувался, запирая свои
легкие сандалии на застежке в шкафчик. Ровно в двадцать минут седьмого он
переступал с перрона в четырехугольное чрево электропоезда резким широким
шагом, поворачивал из тамбура налево, протискиваясь внутрь вагона, и быстро
вставал рядом с решеточкой, под которой была привинчена магниевая табличка с
надписью "Связь с машинистом".
Рывком трогался состав из восьми выкрашенных зеленой краской вагонов,
скрипел прицепами и тугими рессорами, и качался из стороны в сторону от
станции к станции, изгибаясь на стрелках и поворотах, как гигантский дождевой
червяк, выбравшийся на середину мокрого тротуара. Под стальными колесами
ходуном ходили рельсы, прибитые ржавыми костылями к старым высохшим шпалам. В
местах соединений они звонко ритмично бабахали, задавая ленивой электричке
темп. Тонкие тростинки, растущие возле путей, гнулись от ветра, как бы
сторонясь зеленого монстра, но стоило ему отвернуться и укатить, как эти
смельчаки снова лезли всей гурьбой на отполированную гладь рельсы и стлались
по ней, прижимались, ласкались своим гибким травяным телом о металл.
Покачиваясь вровень с остальными пассажирами, Перекурка вспоминал, что ему
осталось дочертить, и уже ясно видел иссиня-черный конусный грифель
карандашика, ровно выводящий полукруг до определенной точки. Ластик аккуратно
стирал лишние линии, оставляя после себя серые катышки, которые необходимо
было стряхивать прочь с листа специальной жесткой кисточкой. По небольшому
пластмассовому транспортиру с кропотливой точностью отмерялся угол и ловко
отмечался коротенькой риской... Павел Ефимович настолько забывался в своих
грезах, что игнорировал периодические толчки соседей, благо их было
предостаточно со всех сторон, и крепкие словечки, адресованные не то ему
самому за неловкое движение плечами, не то какой-нибудь настырной бабке,
которую непомерно волновали политические перипетии в стране. Так пролетал час.
Стремительным грифоном несся Перекурка домой, проходя мимо громоздкого
памятника Барклаю-де-Толли, у которого почему-то на левой руке было всего три
пальца, а на постаменте красовалась размазанная в некоторых местах меловая
надпись: "Сегодня ты изжег зерно, завт... ты будешь ест... г..." - далее буквы