"Александр Сергеевич Панарин. В каком мире нам предстоит жить? " - читать интересную книгу автора

Российская, православно-византийская по истокам культура является, как и
исламская, преимущественно этикоцентричной. В ней меньше
индивидуалистического своеволия, чем у западной культуры. Не случайно
православие переводится как "ортодоксия", и именно в таком смысле оно
воспринимается на Западе.
Во всяком случае, именно на территории России произошел факт
всемирно-исторического значения: появление цивилизационной и геополитической
системы, являющейся продуктом совместного творчества христиан и мусульман.
Нигде в мире столь устойчивых синтезов подобного типа не было достигнуто!
Большое значение здесь, вероятно, имела и двойственность глубинного
культурного архетипа России. Московия до своей встречи с Западом, до
петровского культурного переворота, несомненно, была консервативной,
авторитарно-патриархальной страной. Последнее определение означает, что в ее
культуре доминировал "запретительный" образ отца - носителя строгих норм и
нерассуждающей дисциплины. Однако изучение главного русского мифа - а
национальный миф есть исповедь о самом сокровенном - свидетельствует, что
любимцем у нас все-таки выступает не отец, а младший брат - смелый
похититель удачи. Это он, непослушный Иванушка-дурачок, а не более
добродетельные старшие братья добыл коня, невесту и царство. Символ коня
здесь самый многозначительный. Как показал Я. Пропп, опираясь на
исследования Ж. Дюмезиля, младший брат олицетворял одну из фигур
индо-европейской триады - воина-всадника. Старшие фигуры - жрец и пахарь -
представляли консервативное начало, опору порядка. Младший сын, добывающий
коня, - это не только олицетворение кочевнической удали, он в чем-то сродни
западному "прометееву человеку" - похитителю огня. Возможно, он и воплощает
прометеево начало в его евразийском варианте. В цивилизационном и
геополитическом смысле образ младшего брата не менее знаменателен: возможно,
он является залогом творческого взаимодействия русской культуры с культурой
тюрко-мусульманской.
На просторах Евразии случилось то, что до этого прежде не случалось в
истории: интеграция номадического элемента в оседлую цивилизацию не на
основе капитуляции этого элемента, а на основе диалога и частичной
социокультурной реабилитации.
Сегодня разрушение славяно-тюркского цивилизационного синтеза снова
высвобождает опасную энергию неинтегрированного кочевнического начала -
экспроприаторской "удали" многочисленных соискателей легкого обогащения на
путях набега, захвата и разбоя. Создание криминального квазигосударства на
Кавказе - только крайний пример этой тенденции. Но и в самой формации "новых
русских" проявляются черты этого номадического начала, ускользнувшего и от
государственного присмотра, и от нравственных социокультурных норм. Это
высвобождение номадических элементов из того связанного состояния, в котором
они пребывали в составе российской (евразийской) цивилизации, способно
наводнить мир маргиналами и нешуточным образом повлиять на судьбу норм в
современной культуре.
В условиях очевидного банкротства западнической модернизации,
основанной на модели "догоняющего развития", перед славянскими и
тюрко-мусульманскими народами постсоветского пространства встает одна и та
же дилемма. Можно пойти по пути фундаменталистского обуздания сил нигилизма,
мобилизовав для этого патриархальный архетип отца, особо сильный в
мусульманской культуре, но не чуждый и православию. Это было бы чревато