"Леонид Панасенко. Проходная пешка, или История запредельного человека (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

зашипело и припало на миг к земле, будто на белые угли плеснули воды.
Чума, который с опаской подглядывал из окна за действиями соседа,
окончательно утвердился в своем мнении - чокнулся Иванов, не иначе! - и
отправился в смежную комнату досыпать. Ну кто в здравом уме станет жечь
посреди двора почти новую тахту? Да еще ночью.


Прежняя память, как и внешность, осталась. Она-то подсказала Юрию
Светову, что Гоголев назначил на девять репетицию - разрабатывать
мизансцены.
Он аккуратно сложил в портфель милицейскую форму, положил сверху кобуру
и махровое полотенце. Затем выпил кофе - сказывалась бессонная ночь, -
поискал брошюру с пьесой, однако не нашел и, махнув рукой на поиски, вышел
из дому.
К утру опять подморозило.
Насвистывая одну из мелодий Френсиса Лэя, Светов спустился к Днепру. Из
огромной проруби, где обычно купались городские "моржи", шел пар.
"На первый раз не буду злоупотреблять", - подумал Светов, быстренько
раздеваясь.
Сердце, все еще, наверное, принадлежащее Ивану Ивановичу, слабо екнуло,
когда он осторожно ступил в ледяную воду - чтоб не намочить голову.
Проплыл туда-сюда, отфыркиваясь и всхрапывая от удовольствия. Потом
пробежался, до красноты растер себя мохнатым полотенцем. Так же, как и
раздевался, быстро оделся.
Часы показывали четверть десятого.
Светов, отбивая такт рукой, пружинящим шагом поднялся по Садовой и
свернул к театру. Он обживал себя, будто жильцы новый дом. Дом ему
нравился.
Гардеробщик, вечно сонный Борис Сидорович, который никогда не замечал
Иванова, перед Световым встал и пальто его принял с полупоклоном, но
несколько удивленно.
Юрий Светов тем временем пересек фойе, прошел два коридора и
"предбанник" и вступил на сцену. Там уже свирепствовал главреж.
- Не хватало! - окрысился Гоголев. - Еще вы будете опаздывать!
Светов бросил взгляд. Глаза его удивились. Раньше они видели всегда
что-нибудь одно: кусочек, огрызок окружающего мира. Теперь он увидел все
разом: скучающую Веру Сергеевну, то бишь Елену Фролову, похмельного
Аристарха - он подарил ему всепрощающую улыбку, Кузьмича, их единственного
народного, который вяло жевал бутерброд. В стороне скучали остальные
"энергичные люди". В отличие от Аристарха люди позавтракать не успели - на
лице Простого человека крупными мазками была написана нечеловеческая
тоска.
Где-то рванул сквозняк. По сцене прошел ветер.
- Полно вам, - сказал Светов главрежу. - Не суетитесь.
Кончиками пальцев он легонько подталкивал Гоголева за кулисы. Тот
безропотно повиновался.
Сонечка, то есть Аня Величко, увидев его на сцене, побледнела.
- Что с тобой, Ваня? - тихо спросила она. - Ты заболел? Ты на себя не
похож.
- Потом! - оборвал он ее. - Потом, любимая. У нас впереди целая жизнь.