"Леонид Панасенко. Частный случай из жизни атлантов (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

в каменное тело, и белый мрамор чуть-чуть порозовел. В следующий миг он
увидел Кариатиду и вздрогнул от неожиданности - от уступа, на котором он
стоял, откололся кусок штукатурки и обрушился вниз. Вне всяких сомнений,
мастерство господина Жюля скрыло ток жизни и в изваянии Натали. Вне всяких
сомнений, ее каменному сну тоже пришел конец, но - гордая и надменная -
она не подала и виду. Серебристый свет луны нерешительно касался ее
обнаженной груди (господи, Жюль, зачем ты открыл ее всему миру?), струился
по складкам мраморной одежды. Атлант поспешил отвести взор и впервые
ощутил окаменелость своего нового тела, увидел нелепые бугры мускулов.
Мысли его двигались крайне медленно. Прошла не одна неделя после
пробуждения, пока он почувствовал и осознал свет и мрак, собственную
неподвижность и многоликую жизнь города, которая протекала где-то там
внизу - непостижимая и мучительно знакомая. Но то, что Натали по-прежнему
не замечает его, презирает даже тень Атланта, он понял сразу, как только
увидел ее рядом, с другой стороны балкона.
В этой жизни все было иначе. Время текло по улицам, здесь же, на уровне
крыш, оно дремало, угадывалась только смена времен года - по наряду
деревьев да еще по тому, что пролетало мимо балкона - дождь или снег. Годы
здесь менялись чаще, чем дни. Настоящая жизнь измеряется событиями, сюда
же только птицы залетали да иногда, весной, собирались на балконе кошачьи
компании - петь серенады.
Атланту эта медленная жизнь нравилась. Медленная жизнь предполагала
вечное занятие, и оно у него было. Он смотрел на свою Натали, и каменное
существо его наполнялось обожанием.
Теперь он часто вспоминал свой сон. Им в самом деле назначено быть
вместе. Вместе, да не совсем. В той, настоящей, жизни он не сказал ей ни
слова - так вышло, говорил всегда Жюль, - а нынче уста и вовсе немые. Но
это не пугало Атланта. Он видит Натали, и рано или поздно ей надоест
притворяться камнем, она оценит его верность и терпение. Неважно когда -
через десять лет, через тысячу... Нет конца их странной жизни, и нет конца
его терпению.
Так думал Атлант. Но иногда, в морозные ночи, обычная выдержка изменяла
ему. Появлялось желание перешагнуть, перепрыгнуть пространство,
разделявшее их, прижать Натали к себе, прикрыть ее от стужи своим большим
телом, согреть. Еще тоскливее было Атланту в метели. Снег разрастался,
слепил глаза, его белая пелена скрывала Натали, и ему мерещилось самое
невероятное: вдруг украдут ее или сама уйдет - гордячка, недотрога.
Прошло много лет.
Однажды утром он заметил в переулке странную процессию: пегая лошадка
тянула по мостовой телегу, на которой был установлен простой дощатый гроб;
за телегой шли несколько старух и мальчик - видимо, случайно пристали, из
любопытства. Траурная процессия приблизилась.
У ворот ратуши стояли какие-то люди и тихонько переговаривались. Он
прислушался.
- Как ее судьба разорила, - вздохнула черноглазая цветочница. - Ни
добра, ни тела.
- Графиней была, - подтвердил востроносый господин в измятой рубашке.
Атлант посмотрел вниз, на покойницу - худую, кривоносую старуху - и
ужаснулся. Неужели эта безобразная старуха - Натали, его вечная любовь,
его ненаглядная Шейка?! Нет, нет, нет! Привиделось, показалось! Нет!