"Леонид Панасенко. Надо зеленеть... (Авт.сб. "Садовники Солнца")" - читать интересную книгу автора

подпространства, стал поспешно собираться.
Генрих, командир корабля, его давнишний друг по третьей и четвертой
жизни, упорно молчал, и это молчание рассердило Кима.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - сухо заметил он. - Долг... творчество...
"нет ничего возвышенней, чем созидание жизни... ученики Великого... Ты
забыл, что я свободный человек и посему имею, кроме обязанностей, уйму
прав. Я выбрал из них одно - покой, отдых, называй это как хочешь. Не
будешь же ты отрицать...
- Не буду, - грустно согласился Генрих. - Но все равно это эгоистично -
двести сорок лет знать только долг и вдруг... Импровизаторов много, есть
профессионалы не хуже тебя. Но Великим нарекли только одного. Как ты
думаешь - почему?
- Но я выдохся! - Ким рассердился всерьез. - Я запорол целую планету.
Подумать только - не учел один вид, букашечку, и вся эволюционная
постройка рассыпалась, рухнула. Ты знаешь, что я после Дзинтры спать не
могу? Все думаю: как я мог так оплошать? Как?! Теперь там придется все
переделывать. Заново! И это после Великого, - он попытался рассмеяться, но
у него ничего не получилось.
- Нет, - покачал головой Генрих. - Все это слова... Великим тебя
нарекли за верность долгу. Ты стал символом нашей профессии... Но почему
ты уходишь после первой же неудачи - этого не поймет никто. Мы не боги,
каждый из нас имеет право на ошибки. Только гордость... Только непомерная
гордыня нашептала тебе, что лучше уйти от дел, спрятаться.
- Я устал, - обескураженно пробормотал Ким. - Я беру себе самое малое -
безжизненный мирок, который, кстати, в любое время может сжечь плазменный
выброс светила. Я превращу его в рай и, наконец, отдохну.
Генрих отвернулся.
- Мне жаль тебя, дружище, - сказал он на прощание. - Ты устал - значит
ты умер. А твое "кстати" опять бравада. Ты хочешь, чтобы тот мир зависел
только от тебя?! Мне жаль тот мир.


Он давно не ходил к пустоши, и лесную тропинку захлестнула буйная
растительность. Под ногами пружинил мох, то и дело приходилось отводить от
лица пушистые листья. Ким даже погладил один из них - это тоже был его
шедевр: смоделированная им растительность за два года напитала разжиженную
атмосферу Рая живительным кислородом. На третьем году здесь появились
птицы. А в феврале пятого в биованне закопошились шесть щенков - три пары.
Одного из них он назвал впоследствии Одноушко Мокрый Нос.
Взошла Звезда. Светило стояло над горизонтом низко, в мутно-желтой
дымке. Даже невооруженным глазом было видно, как беспокойно колышется его
плазменное тело. Ким ощутил укол тревоги и ускорил шаг.
"В самом деле. Звезда ведет себя угрожающе, - подумал он. - До летней
пульсации еще полтора месяца, а она пухнет буквально на глазах. Странно.
Она пухнет, а стабилизатор не сработал. Почему? Я слишком беспечен. Ну,
ничего. Мы тебя сейчас быстро успокоим..."
Вместе с некоторым беспокойством еще острее отозвалось в нем чувство
Создателя, которое он умозрительно мог сравнить разве только с чувством
материнства. Родство с этим миром для него заключалось не в философски
отвлеченных понятиях, а в семи годах изнурительного труда, в постоянном