"Григорий Панченко. Налево от солнца, направо от луны" - читать интересную книгу автора

цель, как мне разгадать тебя?"
У жреца не было сомнений, что распростертый навзничь человек сейчас лишен
сознания. Но когда он повернулся к выходу, останавливаюше прозвучал голос:
- Скажи мне, Агикупсотль, только честно скажи, прошу тебя, не приказываю!
Тот, который... ты понял меня... он действительно - осужден?
Уже много лет - с тех пор, как он стал Верховным - никто не называл жреца
по имени. И на миг шевельнувшаяся под ребрами теплота вдруг разом
сменилась ледяным ожесточением: неоткуда и незачем этому чужаку было знать
его имя!
- Да, он виновен и осужден, Шокойоцин.
- В чем его вина?
Теперь лицо жреца было неотличимо от ликов храмовых идолов за его спиной.
- Он убивал людей и брал их вещи. Он оскорблял богов. Он был лазутчиком
Тласкалы.
- Все сразу?
- Да, все сразу. Достаточно тебе этого?
Выждав еще и не услышав нового вопроса, Верховный раздвинул тростниковый
занавес. Он уже протягивал крошечный костно-хрящевой обрубок одному из
младших жрецов, когда вновь был остановлен прозвучавшим из храма голосом:
- Вложи сам.
Казалось, это говорит Хипе, свирепый бог человеческих жертв, чья статуя
высилась прямо за плитой, на которой был распростерт сейчас старший из
слуг тлатоани. Глава дворцовых чиновников, безродный выскочка, с редким
терпением переносящий боль.
- Вложи сам. Сам, сам вложи...
- Да, вложу сам.
Отбросив занавес резким движением, Верховный переступил высокий резной
порог. На миг зажмурился от полуденного света. И уже там, снаружи, скрытый
стеной храма от Хипе и расположенной у его подножья лежанки, передал
обрубок млажшему жрецу. И нахмурился, сожалея о трех шагах, напрасно
сделанных ради глупой блажи.
Теперь, когда храм остался за его спиной, взгляд Верховного был устремлен
к центру верхней площадки теокалли, где высился огромный камень, размерами
способный поспорить с жилищем бога Хипе. Ну что ж - этот камень тоже
принадлежит ему; а алтарь для бога важнее жилища. Бывают храмы вообще без
стен, но не бывает - без алтарей.
В свое время при подъеме на вершину пирамиды под неимоверным грузом его
лопнули тяги, и предназначенный для алтаря валун, низвергаясь с кручи,
передавил двести сорок рабов и дюжину свободного люда. За последнее
ответил бы зодчий - не окажись он сам в числе размазанных по крутым
ступеням. Вновь подняли валун через два месяца, тоже не без потерь - но
свободных среди них не было, и новый строитель получил награду. И еще
около месяца ушло на то, чтобы превратить булыжник в алтарь, покрыв всю
его поверхность кружевом резьбы и вытесав на верхней грани подобье
громадной чаши.
Человек сейчас лежал в той чаше, спиной к каменному ее изложью, к небу же
- грудью, выкрашенной в небесный цвет. Раз за разом ритмично напарягались
его мышцы; был он могуч и держали его толпой (обычно же на это выделяют
четверых и им не приходится особенно утруждать себя).
Отнюдь не совершал он приписанных ему жутких деяний, да и вовсе ничего не