"Валентина Панченко. Происшествие на ярмарке (о милиции)" - читать интересную книгу автора

товарища. Там разберутся. С властями лучше жить в мире и согласии, иначе
по шее можно схлопотать, неровен час. Шучу, простите... - улыбнулся он
Гущину.
Ночью Евгений Николаевич покинул "Неаполь". Виталию сказал, чтобы
завтра же ехал домой, а у него самого, мол, есть неотложные дела в
губотделе народного образования.
Утром Виталий проснулся, когда уже было совсем светло. Соседняя
кровать пустовала, и от этого парень почувствовал себя легко, раскованно,
словно скинул с плеч тяжелый груз. Все-таки странный, непонятный этот
дядя. Вроде как не от мира сего. Дались ему эти подсвечники... Только
Генка... неужели он?
Но думать, рассуждать дальше было некогда, да и не хотелось, попросту
говоря. Он был уже весь там, на ярмарке, которая вновь звала многоголосием
торговых рядов, музыкой оркестров, возгласами зазывал. Он быстро
пересчитал деньги - на билет хватит вполне - и выбежал на улицу.
Прохладный ветер с Оки принес запахи конского помета, пригорелого
масла и еще чего-то трудноуловимого. Разноцветие одежды, вывесок, реклам,
вымпелов и флагов настраивало на веселый, беззаботный лад.
На невысокой полукруглой эстраде выступают два комика - один в
шелковом костюме клоуна, другой одет под Петрушку.
- Скажи, Бим, часы у тебя есть?
- Есть. А что, тебе их отдать? - отвечает тот и громко смеется.
- Я время хотел у тебя узнать, а ты все остришь. Таким юмором только
гвозди забивать. Что, съел?
- В твою дурную голову! - под дружный смех собравшихся парирует Бим и
исчезает за кулисами. Тут же возвращается, и Петрушка громко сообщает на
ухо своему партнеру, что от него не отрывает глаз одна солидная дама,
влюбилась, наверное.
- Что ты на это скажешь, Бим? Ведь ты же женат...
- Скажу, что у этой женщины отличный вкус!
Смех, аплодисменты...
У качелей - очередь. Пухлая розовощекая молодая женщина в длинном
цветастом сарафане, поплевывая шелуху от семечек, качает головой в такт
раскачивающимся люлькам. В крайней из них двое парней с силой натягивают
на себя канаты и с каждым махом подлетают все выше. Вот они уже замирают,
достигнув наивысшей точки, параллельно перекладине, а вот уже и взлетают
над ней...
- Вот окаянные! - обращаясь к Виталию, восклицает женщина. В ее
голосе и восхищение, и страх. - Перестаньте, слышите! Ведь вы
перевернетесь! - кричит она. Но ребята уже и сами чувствуют, что хватили
лишку.
- А ведь только что судачили, - продолжает женщина, вновь энергично
лузгая семечки, - что ежели в эту самую люльку заберутся, это будет
изменой ихнему комсомольскому делу. Дескать, качели эти - буржуазный
пережиток, обывательщина и мещанство. Оно, конечно, качаться - мещанство и
недостойно комсомольца, а все же ой как хочется. Чудаки, да и только. Вон
лица-то как раскраснелись. А ну сходите, наша очередь!..
Гудит, переливается красками ярмарка. Деловито снуют по Волге и Оке
большие и малые пароходы, бесконечной вереницей тянутся подводы, цокают
копытами по булыжнику холеные скакуны, запряженные в легкие пролетки.