"Федор Панферов. Бруски (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

- Ну, так еще спасется, - и прилег на меловой лбине, заложив руки под
затылок, думая о том, куда и по каким надобностям несет человека в такой
непутевый час. Может быть, он был на заработках в городе и теперь земля
потянула его в деревню, в родной угол. Дома жена соскучилась, ребятишки... А
может, и лошадь стоит под сараем. Лошадь? У Николая нет лошади. Есть
корова - плешинистая, тощая, как и Николай Пырякин, - Буренка. Она сейчас
стоит- во дворе на припеке, и галки старательно дергают из ее спины шерсть
на гнезда.
"Фу ты, пес, забыл. Жрать ведь она хочет". - Он встрепенулся - и снова
застыл.
Человек сначала шел вверх по течению, но вдруг круто свернул и
решительно направился на Чертову прорву.
"Экий дурак, куда потащился. Видно, не здешний. А ну-ка, может,
услышит". И, приложив ладони к губам, Николай изогнулся, что есть силы
крикнул:
- Э-эй-эй!
Эхо отчетливо зазвенело в ущельях утеса. А справа, из горловины
Крапивного оврага, выхаркнулась на Волгу огромная груда тяжелого серого
снега; затем, словно враз застучали тысячи колес, раздался гул: это рухнул
выше Чертовой прорвы лед, и льдины, вспрыгивая друг на друга, будто
потешаясь, замелькали в бурлящем котле.
- Эй! Пропадешь! - Николай, надрываясь криком, замахал руками и со
всего разбега перелетев через ущелье, ринулся вниз по скользкому обрыву.
Следом за ним, разбрасывая во все стороны мякину, просвистела помятая,
кособокая кошелка.

2

Эх, Волга, Волга... весной многоводной ты не так заливаешь поля, как
великою скорбью... Эх, прочь все это! Прочь! Об этом потом. Об этом, когда
оно уже придет, к горлу приступит с ножом. А теперь? Теперь - скворцы
заливаются, шарит по земле солнце длинными теплыми лучами, розовеет
оголенный дикий вишенник, а в полях на пригорках лоснятся плешины...
И Яшка Чухляв со всего плеча воткнул острый, широкий, как у мясника,
топор в бревно. Он доделывал гладко выструганную телегу. Осталось еще
пустяки, и уже сегодня можно было бы промчаться по улице на новой телеге,
чтобы похвастаться и пустить пыль девкам в глаза. Но весна зовет Яшку, и он,
широко, по-мужичьи расставя ноги, сдвинув потертый картуз на затылок, глянул
на Волгу.
- Ого! Лопнула! - проговорил он, когда из-под крутого берега в
широкобуераковские улицы ворвался грохот льдин. - Лопнула-а! - закричал он,
как бы о самом радостном, и в два-три прыжка очутился на возвышенности.
И вот, будто кто встряхнул село от зимней спячки; из каждой избы, с
каждого - даже дальнего - конца села на берег хлынули люди в полинялых
картузах, в шапках, в разноцветных косынках. Они бежали улицами вместе,
обменивались приветствиями, возвещали друг другу о том, что на Волге
тронулся лед, но, добежав до крутого берега, занимали каждый свое место,
отведенное неписанными законами. И через десять - пятнадцать минут берег уже
принял совсем другой вид. Вон Плакущев Илья Максимович, окруженный своей
родней. Широкоплечий, с большими серыми глазами под лохматыми бровями, он