"Федор Панферов. Бруски (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

возвышается и над своими, как маяк. Вон Быков Маркел Петрович в кругу своей
родни. Сам Маркел Петрович - церковный староста и лошадиный лекарь, за что и
почет имеет на селе. Он сложил руки на животе так, как это делает поп
Харлампий после сытного обеда. А вон и Никита Семенович Гурьянов -
тощенький, буро-рыжий, окруженный крупными, сильными сыновьями, снохами,
ребятишками. А это вот Катаевы. Батюшки, сколько их! Не перечтешь. Главой
этой семьи, конечно, считается дедушка Катай. Ну, и сомневаться нечего: вон
он стоит на самом почетном месте, беленький, похожий на престарелого
петушка. И пыжится, делает вид, что он власть над своими имеет огромную. Но
сын его, Захар Катаев, умиленно смотрит на Деда, как бы говоря: "Держись,
держись, дедуня: пускай все думают - ты владыка в доме". Но Захару самому
под шестьдесят, и сыновья у него воротние столбы. Да-а, а вон еще, чуть в
сторонке, стоят эти - "без роду, без племени, как куры". Тут вдовцы, вдовы,
старые девы, голь перекатная: сапожник Петька Кудеяров со своей женой
Анчуркой - высокой, огромной. Егор Кунаев - весельчак, печник. Тут и Епиха
Чанцев. Он хотя и считается родственником Плакущева, но Плакущев рассуждает
так: "Слишком дальний: на сто верст", - и не принимает Епиху в свой круг. А
Епиха ни ходить, ни стоять не может: он елозит, выкинув вперед ноги. Елозит
от одной группы к другой, посматривая на родню Плакущева с величайшей
жадностью. Нет тут Чухлява Егора Степановича, отца Яшки Чухлява. Ну не
случайно же Егор Степанович Чухляв выделяется на селе своей головой: голова
у него похожа на дыню, поставленную на-попа. Про такую голову говорят:
"колом голова". Этот почти всегда сидит у себя в избе, никуда не
показывается, как днем сова из своего дупла.
Вот так и сгрудились все на высоком берегу Волги.
Сгрудились и замерли, каждый думая о своем, мечтая о своем, но в
общем - об одном и том же: о земле, о пахоте, о такой пшенице, какую можно
было бы рубить топором. Да нет такой пшеницы! А то посадил бы зернышко,
зернышко бы выросло, ну хотя бы с дубок. Тогда подошел бы к нему, тяп его
под корень и сыпь: "с одного маху пуд".
Так вот все и стояли, затаясь.
Так они собираются каждую весну во время ледохода.
Огромные льдины, словно опытные пловцы, неслись по течению. Около них
кружились, кувыркались, лопались мелкие, а там, где Волгу сжимают крутые
берега, льдины со скрежетом и ревом прыгали друг на друга, образуя серые,
рыхлые, причудливые груды, похожие на сказочные замки.
- Ну, слава тебе вышнему, - сказал, нарушая молчание, дедушка Катай. -
Весна теперь наша, и урожай непременный.
Все знали - дедушка Катай каждую весну предсказывает урожай, и
предсказание это почти никогда не сбывается, но все равно ему верили. И как
не верить? Ведь дедушка Катай на земле протопал уже восемьдесят девять лет,
да и доказательства у него какие:
- Непременный урожай! Глядите, какие пузыри на Волге. Гляди, Яша, - и
он хлопнул Яшку Чухлява по плечу.
- Да ну-у? - усомнился Яшка.
- Пра! Гляди и подмечай. Ты хоть и безусый, но смекалистый, тебе и
передаю науку эту. Гляди и подмечай: раз на Волге во время ледохода пузыри,
значит, урожай непременный.
- Урожай хорошо бы, - согласился Никита Гурьянов. - Урожай хорошо бы, -
повторил он и жадно, воспаленными глазами посмотрел на Волгу, как бы ища там