"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

сидишь!
Зинка, разглаживая помятую юбку, сгорала от стыда. Она видела - на
крыльце стоит Илья. Руки он глубоко затискал в карманы брюк, фуражку
нахлобучил так, что козырьком прикрыл глаза, и весь налился злобой.
"Видно, обогнал нас дорогой... и подметил", - подумала она и пристыла к
телеге.
- Это ты чего во двор привел? - спросил Илья, показывая на жеребят, и
весь подался вперед.
- Это? Жеребятки-то? - наивно переспросил Никита. - Чай, пахать скоро,
а я ведь землички еще прихватил. Бурдяшинцы сдают, а сами на Магнитогор
какой-то улепетывают. Вот я и прихватил.
Илья весь передернулся.
- На плечах-то что у тебя - лагун?
- Ты не больно финти, - взъерепенился Никита. - Знаю, из властей-то
тебя сковырнули. "Через отруба - к коммуне". Вот и ступай теперь "через
отруба к коммуне". Да еще не то будет. Придешь, в ногах у отца валяться
будешь.
- Рыжий черт! - сорвалось у Ильи. - Тюлень! Да ты знаешь, что
надвигается? Тракторы идут. Вас теперь, как тараканов, щелкать начнут. А он
жеребят еще купил.
- А мне что! Мне пахать надо. Не собьешь. Советская власть укрупненным
двором велит жить. Видали таких!
Никита уже понимал, что наговорил лишков, но то, что Илья кинул ему
самое оскорбительное, данное когда-то на Каспии - "Тюлень", взбесило его, и
он не мог удержаться.
А тут еще на крыльцо вышла Елька и, глядя на Зинку, догадываясь о том,
что дорогой с ней проделал Никита, соткнув руки в бока, сказала:
- Из-за этой шлюхи, что ль, кобели, сцепились?
Тогда Никита побагровел и рявкнул:
- Убирайтесь! Все! Со мной плохо... Я вам дом поставил, хлебом засыпал.
- Да он в глотку не лезет, хлеб-то твой... Пойти вон и доказать, где у
тебя хлеб-то спрятан. В старой бане. Знаю, - сквозь зубы процедила Елька.
- Что-о?! - цыкнул на нее Никита.
- А-а-а, - Илья скрипнул зубами и, короткий, комлястый, сошел вниз по
ступенькам крыльца, стукая о них каблуками сапог. - Ты и нас хочешь всех за
собой в яму... Тюлень!
Он весь сжался. Никита отпрыгнул в сторону, но кулак Ильи настиг его и
сильным ударом в загривок сшиб с ног. Падая на навозную кучу у конюшни,
Никита, не столько от боли, сколько от непомерной злобы, завыл, пугая под
сараем на привязи собаку Цапая.
Но как только во дворе смолк шум, Никита поднялся на колени и, глядя в
глаза Цапаю, стал жаловаться:
- Вот ты только у меня и остался. Понимаешь, чего творится? Эх, чего
природа вам говор не дала... - Немного помолчал и шепотком на ухо, прерывая
слова смехом, передал Цапаю: - Знаешь что: башкан Плакущев мне велел рысака
в чужие руки продать, а я его - хоп и к себе на двор. Теперь рысак-то нам с
тобой принадлежит. Карауль, смотри, хорошенько. Вот облапошили башкана. И
это - слушай-ка, как весна поет, - он мотнул рукой в сторону, прислушиваясь
к тому, как булькают с гор весенние потоки, как пыхтит, нежится земля под
солнцем, как где-то на конце улицы раздался крик ребятишек - резвый,