"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

обратил внимания на посторонних людей. Улучив момент, он незаметно шмыгнул
во двор, с разбегу вскочил в окованную железом телегу, взял в руки вожжи и
вдруг почувствовал - рысак стал ему как-то родней. Вот тот же конь, а уж
как-то и милей и приятней.
- Вот дива какая, - проговорил он, выезжая со двора, и, натягивая
вожжи, осторожно положил их на бока рысака, боясь стереть нежную серебристую
шерстку.
По дороге в Широкий Буерак на четвертой версте, около перелеска, он
настиг сноху Зинку.
Она шла тропочкой, утоптанной человеческими шагами, - мягкой, как из
растопленного солнцем вара. Солнца было много - теплого, ласкового, зовущего
прилечь под первый куст. И Зинке было жарко. Сначала она стянула с головы
косынку, небрежно сбросив ее на плечи, и легкий весенний ветерок тревожил ее
черные, с рыжим отливом волосы... Но солнце припекало. Зинка распахнула
куртку, оголяя белую шею. Ей было томно, и она рассматривала следы на
тропочке - были тут маленькие, с узкими каблуками, а иные ложились большими
отпечатками. И эти большие следы бросали ее в трепет.
- Фомушка... Фома, - шептала она, вспоминая умершего мужа.
Ей хотелось запеть какую-нибудь грустную песенку, но отпечатки
человеческих ног на тропочке снова кидали ее в жар, и она сбросила с себя
куртку, оголяя плечи, подставляя их солнцу, склонила голову набок, точно уже
не в силах была нести ее.
Такую ее и настиг Никита.
- Ты что одна? Илья где?
- Задержался. Обещал нагнать меня, - ответила она и, вся жаркая, села в
окованный ящик рядом с Никитой.
И тут Зинка сделала оплошку - сама виновата, как потом утверждал
Никита: она слишком плотно привалилась к Никите. И Никита, ощутив теплоту ее
разгоряченного тела, подъезжая к леску, свернул в сторону. Зинка только и
заметила, как перед ее глазами мелькнули две - в вечной черноте - ладони,
затем руки с силой толкнули ее в плечи, опрокидывая на спину, и она,
почувствовав на своем лице дыхание Никиты, хотела закричать, сопротивляться
и не смогла...
- Что ты наделал, тятенька! - чуть погодя со страхом вскрикнула она.
- Ничего... тебе это на пользу, - глядя в сторону, отряхивая колени,
пробурчал Никита. - Баба ты в соку... лавная, положим... А меня вот во грех
ввела... радость мою нарушила: жеребят я купил... - Он было хотел ей
сообщить и то, как провел с рысаком Плакущева, но спохватился, боясь, что
Зинка все перескажет отцу, и добавил, высказывая свою затаенную мысль, как
высказывают ее самому близкому человеку: - Ежели я не разбогатею - удавлюсь.
Видала, чего думаю? А ты - "чего ты наделал, тятенька". Да и какой я тебе
тятенька? Ты иди со мной, вот закрутим, завертим... Чего с Илькой спуталась?
Эх, ты-ы, баба, прямо-то дело, - и подхлестнул рысака.
Разгоряченный рысак, закусив удила, крупной рысью промчался улицей и со
всего разбегу, высоко задрав голову, оглоблями ударился в ворота. Ворота со
скрипом распахнулись.
- Вот разблажился! - Перепуганный Никита выскочил из телеги. - С цепи,
что ль, сорвался? Аль у другого хозяина не хочешь жить? Я вот тебя! - Он
замахнулся, но, вместо того чтобы ударить, похлопал рысака ладошкой по
крутой шее и прикрикнул на Зинку: - Вылазь, ты-ы! Чего, ровно прикована,