"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

Что, мол, сокол, думаешь, я тебя забыл? - и, сдерживая трепетный смех, круто
повернулся, выпалил: - Вижу тебя, стервеца заморского. Вижу. Хлюст! Ну, как
зимовал? Эге, хлебец будет, - и нежно, мягко, несмотря на то что пальцы у
него давно очерствели, отковырнул землю, пощупал корешок. - Славная будет
рожь.
Никита знал, - и был в этом глубоко уверен, - что загоны, ланки, карты
думают так же, как думает он, Никита, страдают во время засухи так же, как
страдает он, Никита. Загоны, коровы, лошади, овцы, вещи - все думают,
страдают, только не умеют говорить. Мало этого - все они стараются походить
и походят на своих хозяев. Стоит только вон посмотреть на поле: Никита
Гурьянов даже спросонья мог бы отгадать - вон тот загон принадлежит Митьке
Спирину, вон тот - Епихе Чанцеву. Гляди, - как две капли воды, такой же
изуродованный, шишкастый, ровно безногий. Тот вон - Маркела Быкова: вишь ты,
как прибрался, ровно к обедне пошел. Да и другие, чужие загоны - почему
так? - встречают Никиту враждебно, отворачиваются, готовые при случае
зарычать на него, как цепные псы на чужого, а свои улыбаются, приветливо
зовут подойти к себе, пощупать борозду. Почему так? А потому - люди вы
бездельники, шантрапа бесштанная! - потому - думают они, страдают, радуются,
говорить только не умеют... и озоруют иные, от рук отбиваются. Вон ланок.
Кто не помнит? Весь мир помнит - он достался Никите года два тому назад от
Захара Катаева. Верно, достался из хороших рук. Никита не протестовал,
принял его в свою семью, и он, гляди, озорует, и только. Никита выцарапал из
него пни, разделал под орех, а он - на-ка вот тебе - весь покрылся песком и
щебнем. Весенняя-де вода нанесла? Чего она не натащит, - подставь только
спину.
- Эко, какой ты греховодник, - принялся журить ланок Никита. - Что ж ты
это, братец! Песок и всякую мерзость на себе собрал, как свинка? Вода?
Обрадовался. Чай, воду-то можно и на соседний загон пустить. Перепрудил бы
ее вон там, мол, теки - дела твои и в шляпе. Чай, ползет на тебя беда, а ты
посторонись, не хорохорься, а посторонись... она и пройдет мимо. А так что
же, на кой ты мне нужен: грязь на тебе урастет, полынь горькая.
И, убрав щебень, умело разбросав его по соседнему загону, Никита
облегченно вздохнул, чувствуя в себе радостное томление, такое же, какое у
него было еще в те дни, когда он, прячась в кустарнике, простаивал на берегу
реки Алая, глядя, как его будущая жена полощет в реке белье.
- И что это такое есть - тянет как она? Прямо ел бы ее, землю, -
прошептал он. - И как это умным людям в башку лезет - загоны все
поуничтожить, межи! Ведь это все одно - людей в одну кадушку, на одну
колодку. Нет, в природе то заложено: земля моя. Ворона вот, сорока какая ни
на есть, и та свое гнездо вьет. А может, отказаться? По совету башкана, -
припомнил он настойчивое требование Плакущева отказаться от земли. -
Отказаться от земли? Ну ее к шутовой матери! Отказаться? Под ножом! - Никита
засмеялся. - Режь вот меня. Полосуй на ремни. На! - крикнул он,
поворачиваясь к загонам. - Режь... Нет, вот ежели бы вы все мне
принадлежали, тогда бы я разделал дела. Чуете, чего думаю!
Так ходил Никита по полям, утопая по колено в грязи, рассуждал с
загонами, ланками, картами, иных бранил, иных расхваливал, но осторожно,
чтобы не зазнавались. Вынюхивал, высматривал, нет ли где поблизости
брошенной земли, и с великой тоской ждал того дня, когда можно будет вывести
со двора быстроногого серка, буланую вислогубую кобылу, двух гнеденьких