"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

сельсовета, он запахал бросовую землю, забираясь за ней в самые отдаленные
места - к болотистым трясинам, туда, где и человек-то редко появляется. Там
он пахал без устали, засевал просом, овсом и совсем забыл в это лето, как
обувают ноги, как моются в бане, как спят на кровати. Изредка, только чтобы
достать хлеб из амбара, ключи от которого он хранил в потайном месте, он
появлялся на селе - босой, грязный, взъерошенный, с засученной штаниной,
тощий, - ноги у него болтались в посконных штанах, как палки. И тогда
широковцы, видя его такого, говорили не то с завистью, не то с издевкой:
- Никита в землю улез.
- Как хребтюк у него терпит!
- Ну-у, он трежильный!
А во время жатвы он вогнал в страх даже свою, привыкшую уже ко всему
семью. Убрав хлеб на полях, он кинулся к болотам, наняв случайно одного
придурковатого косца, и, идя впереди, начал с жаром смахивать жирное
шелковистое просо, овес, и все посвистывая, шепча что-то такое радостное.
- Тут вот еще у меня маленько, - утешал он семью. - Малость. Делать-то
нечего было в весну, ну и прихватил.
Убрав один, другой, третий - десятый ланок, он потащился в глубь лесов,
где тучами вились комары, и все подшучивал, ободрял:
- Вот тут просцо вышло золотое.
- Все, что ли? - не выдержала Елька.
- Нет ща... пес его возьми-то... еще маленько есть у Грачиной гривы...
пес его возьми-то.
- Ты, тятенька, всю землю бы, видно, запахал, - волю тебе дай -
задницей бы стал хватать, не только руками. Пра!
- А ты, Еля, не того. Зато белы пироги нонче есть будем. Нонче
непременно белы пироги, - смирно уговаривал Никита, лаская глазами Зинку за
ее старательность. - А у тебя, видно, кровь отца сказалась, - говорил он
ей. - Илья Максимыч, бывало, в работе тож охотник был, - приврал он.
Но в эту весну туже. Раньше легче дело шло: земли - бери сколько
хочешь. Сдавали бурдяшинцы. А теперь и бурдяшинцы оперились... Какой ни на
есть, к примеру, Митька Спирин и тот норовит свою землю зерном засорить...
да еще беда - дела! - соперник появился, Маркел Быков. Тоже ни свет ни заря
вскочит - и в поле. Хапает землю, пес, как волк голодный: в прошлую осень до
морозов пахал! И как в ледяшку не превратился: до снегов - на босу ногу, без
шапки. На днях похвалился - картуз показал. Картуз на дорогу брось - никто
не поднимет, а он тринадцать лет носит. Тринадцать лет назад на ярмарке за
пятнадцать копеек купил. Вот скряга! И эти лезут - коллективщики,
брусочники. И откуда у них сила берется? Ногтем можно прищемить.
- А лезут... в хрестьянские дела лезут, - рассуждал Никита, шагая по
тропочке.
- Ка-ар-р! - каркнула ворона.
- Ка-ар-р-р! - ответил Никита. - Я те накаркаю по гроб жизни. Иди вон
каркай ячейщикам, а меня этим не проймешь. - И, швырнув в ворону суковатую
палку, направился в поле, намереваясь посмотреть свой загон ржи.
- Вот тут где-то он есть, стервец, - проговорил он так, как говорит
отец, отыскивая спрятанного в кустах сынишку-любимца. - Тут он, вот он! - И,
подойдя к загону, снял картуз, кивнул в сторону, будто кому-то еще, делая
при этом вид, что не замечает своего загона, и, бычась, отворачиваясь,
прошелся краем, тихо бубня: - Пускай, стервец, осердится... а я его накрою.