"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

день начинается не зарей, а пробуждением Никиты Гурьянова, Филата Гусева:
они в этот час отправляются в поле, потом уже, спустя несколько времени,
раздается рожок пастуха, посвист молока о дно доенок, а следом за этим
вспыхивает заря, золотя коньки крыш.
- А вот теперь замучили... и пашите, пашите сами, - сказал Никита,
потрясая кулаком. - Понять это можете?... Хоть в гроб ложись! У-у!
И, пугаясь наступающего дня, снова забился под сарай, слыша, как
откуда-то со стороны Заовражного вырвался плач. Следом за этим плач поднялся
и в Кривой улице - на конце, затем кто-то пронзительно, надрываясь, завыл
совсем недалеко, завыл так, точно живому выдергивали ноги, - и разом все
село поднялось, заревело, а в небо ударились отблески фонарей, заскрипели
ворота, заржали лошади... И Никита со всего разбега сунулся в угол сарая,
сдерживая крик, чувствуя, как Цапай лижет его волосатое лицо...
- Сердцем гнию... Цапаюшка, - простонал Никита и, крепко зажав уши,
свернулся в ногах у Цапая.
- Тятя... Тятенька, - послышался голос Зинки.
Она стояла на крыльце, держа в руках доенку, - низенькая, круглая,
налитая, пробуждая в Никите то же чувство, что и там, в лесу, когда он
свернул рысака в сторону на полянку.
- Тятенька, - в страхе говорила Зинка, - семью Маркела Быкова увезли.
Всех повезли. В рыдваны посажали. Вон, слышишь, плачут... Чего ты?... Куда
ты? - Она остановилась, видя, как перед ее глазами мелькнули ладони
Никиты. - Чего ты? Тятенька! С ума, что ль, спятил?
- Утешения ищу: сердцем могу лопнуть.
И Зинка пожалела его.
Успокоенный мимолетной лаской, Никита уснул - тут же, на куче
перепрелого навоза.
В это утро и заползали тракторы, стряхивая с жителей сон, страх от
ночного плача, и люди лавиной двинулись на площадь у церквешки.
Пришел и Никита, гонимый страхом. Стараясь быть веселым, обходительным,
кося глаза на тракторы, отворачиваясь от них, он толкался в толпе, удивляя
всех рассказами:
- Эти самые машины, знамо дело, ослобонят нас от муки мучной. Что мы?
Как жили? Мир пакостили? Я вот в Китае был, там не так живут, как мы. Пра!
Ежели вора пымают, башку ему не отвернут, то мыша в задницу пустют.
Разговаривая, толкаясь, он случайно приблизился к Пахому Пчелкину и к
Катаю. Они стояли позади всех, смотрели на трибуну, удивляясь быстрому бегу
фотографа. Фотограф, надев кепку задом наперед, похожий на курицу-хохлатку,
носился, взбираясь на колокольню, на крыши изб, забиваясь под самую трибуну,
щелкая аппаратом, и все норовил снять Пахома и Катая.
- Нет, ты уж нас не тревожь, - брыкался Пахом, ладошкой закрывая лицо,
и, всматриваясь в трибуну, говорил: - Этот, должно быть, последний...
одиннадцатый! Ай нет? Вон двенадцатый начинает. Напороли, наговорили воза. А
тебе когда?
- Позовут, - отвечал Катай.
- Да-а. Навезли этих штук... да и не знай как. Землю они могут
прокоптить: вишь, как фыркают, и все в землю... и примять могут - вон
колесища какие. А бывало, ведь как жили - заедешь на волах и целый день одну
борозду ведешь. Вот сколько земли было.
- У кого? - спросил Катай.