"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

разукрашенную вензелями под карнизом. - "Мир - хижинам, война - дворцам", -
добавил он. - Баба моя вот за избу и держится. Да и мне, признаться, жалко
сдавать ее на конюшню.
- А кто этого требует? Что, и ты уж поглупел?
- Поглупел! Бритов на каждом собрании долбит - избы, слышь, на конюшни
все сволокем, а потом дом многоэтажный построим.


Звено пятое

1

Одинокий матерый волк, опустив морду в землю, напрягал мускулы короткой
шеи, бежал мягко, неслышно ступая по коврам мха. Но спина у него необычно
вскидывалась, пушистый хвост, пущенный по ветру, дергался: старый вожак,
прославившийся ночными набегами, однажды попал задней ногой в капкан Никиты
Гурьянова; капкан он утащил и, забившись в трущобу, отгрыз ногу... И теперь
он держал курс на запах мяса, овечьего пота, - туда, к клетям, по знакомым,
извилистым тропам, по которым хаживал не раз, уволакивая на спине
простодушного ягненка. Добежав до Зеленого логова, на повороте с лесных троп
он задержался и, втягивая в ноздри человеческий запах, трепеща, припал к
земле, готовясь к прыжку. Старый вожак давно потерял удаль и в эту ночь,
гонимый страхом, не мог удержаться на одном месте, часто выскакивал на
загривки болот, припадал к земле, высматривая, вынюхивая, тихо повизгивая.
В эту ночь, тревожную, взбудораженную всеми событиями предыдущих лет,
люди шли через поймы, болота, шли, таясь во тьме, пугая в своих владениях
матерого треногого волка; люди шли в Зеленое логово - штаб Плакущева. А
отсюда, вооруженные самодельными пиками, обрезами заржавленных винтовок,
топорами, вилами, неизмеримой лютой злобой, переправлялись на лодках через
реку Алай в Полдомасово, укрывались там в ригах, дырявых овинах, ожидая
всеобщего сигнала - гудящего набата.
- Выходов у нас нет, - напутствовал Илья Максимович - Я
думал-передумал... в кишках болит. Ни сердцем, ни головой не приемлю. Что
делают с веревкой, коль она узлом в дыру не лезет и узел не развяжешь?
Отрубают! Отрубать будем. За себя, за детей наших, малюток. Был
Минин-Пожарский. В Москве, на Красной, памятник ему. Там стоит и в умах
народа держится. Пускай наши дети помянут нас. Так будет.
А провожая своих сверстников во главе с Маркелом Быковым, сказал им
уверенно и спокойно:
- Нам вместе лет не счесть, а из слез наших реки потекли... Теперь реки
кровью политы. Да-а. Жизнь ставится на кон... орел или решка. Это знайте.
Ну... с богом, что лъ.
И всю ночь, вплоть до зари, шли люди, как идут волки, выставив вперед
морды на запах мяса, овечьего пота. В такие ночи волки попадают в капканы,
зарешеченные ямы, а люди - лезут на огонь, подставляют грудь под пулеметы.
- Да, орел или решка, - еще раз сокрушенно прошептал Плакущев, когда
последняя лодка скрылась в камышах, и, войдя в логово, обратился к Илье
Гурьянову и Петру Кулькову: - Идите и вы... Власти моей подчиняйтесь, коль
доля на меня пала команду вести. Я же приду, коль час мой пробьет. А он
близок. Знаю, у тебя, Илья Никитыч, не все по-доброму ко мне лежит. Забыться