"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

цвета, рубашку. Мать, извиваясь, вскакивала на постель, кидалась в чулан,
умоляя, выставляла вперед слабые руки, а человек, тяжело ступая на новенькие
половицы, вывертывая пятки, хватал ее и тянул в угол.
"Вот она, судьба", - догадался Гришка и закричал пронзительно:
- Ма-аманя-я! Ой! Маманюшка-а!
Мать стащила его с полатей. Грудь у нее вздымается, из-под уха сползает
капелька крови, и пахнет от матери чужим духом, кислым, как от предбанника,
а косматый человек сидит на лавке, свеся голову, опустив длинные руки,
касаясь пальцами новеньких половиц, и вздрагивает.
- Сынка... Гришенька, - успокаивает мать. - Да это же дядя Ваня
Кульков. Подсобить нам пришел избенку достроить. Дядя Ваня. Вана - гляди-ка.
Потом Гришка чаще стал видеть дядю Ваню. Перед сто приходом мать
тормошилась, не находя себе места, часто заглядывала в зеркало и, заметя,
что Гришка наблюдает за ней, вздыхала:
- Спи, Гришка, а то волк заест, - и тихо шептала: - Грех на моей душе.
Вскоре приходил дядя Ваня, ставил на стол бутылку и, распивая, глухо
бубнил:
- Нет в мире зверя злее человека!
"Значит, и у него судьба", - думал Гришка, жалея уже его. Но когда дядя
Ваня тянулся к нему, Гришка кусался, бросал в лицо ему валенки, щепки и
визжал, как поросенок, а дядя Ваня, отступив, снова садился за стол.
- Учи сына, Татьяна. Учи уважать, - и смотрит на мать большими голубыми
глазами. - Вот за это и должна ты мне отплатить, - добавляет он, туша лампу,
беря мать за маленькие, вздрагивающие плечи.
Гришка снова принимается визжать, стукаясь головой о полати.
- Ты, Ваня, не буди его, когда приходишь... не буди, - чуть спустя
шепчет мать, уговаривая дядю Ваню.
"Судьба. Она кого хошь в бараний рог согнет", - решает Гришка, повторяя
слова взрослых, и сам сжимается, замирая на полатях, слыша, как мать
начинает стонать там, в темноте на полу:
- Ваня... Да что ты! Умру я так... задохнусь. Ну, завтра придешь... еще
придешь. Милай! Вань!
Утром мать лежит на лавке - серая, почерневшая, смотрит в потолок
упрямо, долго. Гришка сползает с полатей, трется около нее, как котенок
около печки, затем прикладывается щекой к ее щеке и грозит:
- Вот скоро вырасту я большой... Вырасту.
- Скорей бы, Гришенька... Только до той поры я истлею, повяну, как
репей от мороза... Глупый ты... Уйди! - Она сердито отталкивает его и,
закрыв глаза, что-то шепчет.

- Чудной пожар, Гришка... И всю ночь кто-то по селу шатался. Вчера в
улице колоярских я видела... Надрызгались и шатаются. Зачем они? А поутру
крестик мелом у нас на калитке оказался.
- Крестик, говоришь? Вот гады: жить не дают, - Гришка вскочил с постели
и припал к окну.
Гул набата плыл со стороны Колояра, - мать не ошиблась; но такой же,
только с хрипотой - в Гродне колокол надтреснут - плыл со стороны Гродни.
- Ты, мать, ныть любишь. Говорила - в комсомол не ходи, а вчера товарищ
Ждаркин обещал в эмтеэс устроить.
- Один ты у меня... и отец беречь велел...