"Марек Панкциньски. Возможность проникновения (Перевод с польского Евгения Дрозда)" - читать интересную книгу автора

местах в одно и то же время.
- Ну да, но... я не вполне это имел в виду...- защищался инспектор, на
что Бутлер ответил с нажимом:
- Только у госпожи Вансен был мотив для совершения преступления:
гонорары Культерманна, в случае его смерти, должны достаться ей.
Писатель намеревался в ближайшем будущем отменить этот пункт своего
завещания, но не успел.
- Ну хорошо, а укус?
- Может быть, она ему отдалась, чтобы усыпить его бдительность, -
выдавил из себя Бутлер.
Это всего лишь бездоказательные вымыслы, - хотел было сказать Бом, но
вспомнил, что практиканта надо щадить.
- Ну хорошо, коллега Бутлер, трудитесь дальше, - бросил он на прощание,
положил трубку и принялся расхаживать по комнате. Он позволил мыслям
катиться свободно, без усилия, пробуя оценить все дело с помощью интуиции.
Женщина...
возможно, что это сделала женщина, но Ребека Вансен сюда не вписывалась
. Ее положение стабильно, она превосходная переводчица и известная
поэтесса. Убийство экс-мужа ничего бы ей не дало, кроме не слишком-то и
большой материальной выгоды. Гораздо интересней с этой точки зрения
выглядит таинственная Этель.
Необходимо обязательно ее отыскать! И, кроме того, этот загадочный
пожар...
Инспектор подошел к окну, оно было слегка приоткрыто. Слабое дуновение
ветерка шевельнуло штору, этого было достаточно, чтобы на панели
компьютера загорелся сигнал тревоги. "Понятно, что надо охранять
жилище...": подумал Бом, "но чтобы до такой степени! Не тянет ли это на
паранойю?" В сознании упорным эхом звучали строки стихотворения: "... где
чистого поэта жест с достоинством мечтам вход преграждает, врагам его
призванья." А ведь из всех грез наиболее яростно атакует сознание мечта об
огне... Пламя не обязательно означает тепло домашнего очага, оно может
быть также синонимом гибели... Инспектора пробрала дрожь, как будто он
коснулся неизвестного предмета загадочной формы. Полумрак жилища
Культерманна показался ему чуждым и угрожающим, на секунду ему захотелось
убежать, но он подавил этот порыв. Он пошел в библиотеку и взял с полки
одну из книг.
То был томик поэзии "Сезон в аду" Артюра Рембо.
Инспектор снова натолкнулся на фрагмент, помеченный сбоку еле заметной
волнистой карандашной линией: "Я открыл цвета гласных! А - черное, Е -
белое, И - красное, О - голубое, У - зеленое. Я установил форму и такт
каждой согласной и в инстинктивных рифмах льстил себе, что открыл
поэтическое слово, которое когда-нибудь доступно будет разуму каждого. Я
резервирую за собой право перевода." Бом захлопнул томик и неодобрительно
покачал головой. Метафоры, намеки, следы... скорее всего никуда не
ведущие. Можно ли строить на этом следствие?
Возвращаясь в комиссариат, он почти физически чувствовал дразнящую
близость разгадки. Это раздражало, ибо решение самым злокозненным образом
ускользало из сознания. Войдя в комнату практиканта Бутлера, он все еще
был раздражен.
Бутлер, мощный и кряжистый, сидел, опершись локтями на стол. Напротив