"Алексей Иванович Пантелеев. История одного автографа " - читать интересную книгу автора

постановкой у нас воспитательного дела. Интересовалась она и маленькими
детьми, даже грудными, и подростками, и мальчиками нормальными, и ребятами
социально запущенными, то есть правонарушителями, малолетними преступниками.
Думаю, что именно поэтому Корней Иванович и пригласил меня участвовать
вместе с ним и американцами в посещении 64-го очага. Об этом очаге я тоже,
увы, ничего не могу рассказать - опять провал в памяти. Зато очень хорошо
помню наше возвращение оттуда. Летний солнечный день. Мы идем по Невскому
мимо Казанского собора, и Корней Иванович рассказывает американцам - обо
мне. Говорят по-английски, на языке, которым я не владею, но я отлично
понимаю, что речь идет обо мне, и понимаю, о чем именно говорят. Корней
Иванович, не жалея красок и не жалея вдохновения, рисует перед нашими
спутниками историю малолетнего злодея, юного гангстера, прославленного
бандита. Отдельные слова мне понятны: тюрьма, Сибирь, взлом, взломщик,
побег... По тем любопытным, даже, пожалуй, неприлично любопытным взглядам,
которые то и дело бросают на меня заокеанские гости, я могу догадаться, что
они страшно увлечены, заинтересованы и заинтригованы. Тем более что ведь
бандит, который скромно, как мальчик, шагает сейчас возле них по обочине
тротуара, уже не бандит, а "бывший бандит". Он перековался. Покаялся.
Поставил крест на своем темном прошлом. И мало того - успел написать обо
всем этом книгу.
Как же я чувствовал себя тогда - на Невском и позже, в "Европейской"
гостинице, куда нас пригласили к себе американцы? Должен признаться, что мне
было не только стыдно, но что вместе со стыдом и смущением я испытывал еще и
чувство какой-то нелепой гордости. Да, было и противно, и лестно. Напомню,
что темное прошлое, хоть и не такое громкое, за моей спиной все-таки стояло.
Стояло совсем еще рядом. И ему, этому прошлому, было нетрудно разбудить во
мне, на минуту или на час, это глупое тщеславие уличного мальчишки.
А ведь на самом-то деле я уже давно был совсем не такой, каким рисовал
меня Чуковский. Я много читал, много работал, учился, писал уже третью или
четвертую книгу... Давно дружил я и был духовно близок с Маршаком, со
Шварцем, с Даниилом Ивановичем Хармсом. И я уже забыл, не начисто, а
все-таки забыл, что в дактилоскопическом кабинете уголовного розыска
хранятся отпечатки моих пальцев.
И вот мне зачем-то об этом напоминают...
В скромных апартаментах (и все-таки не в "номере", а именно в
апартаментах) "Европейской" гостиницы беседа была продолжена. На этот раз
долго и серьезно, без единой улыбки на лице, говорила миллиардерша,
невысокая, плечистая, ладно и крепко скроенная, похожая чем-то на наших
фабкомовок старуха. Мы слушали ее, Корней Иванович тряс головой, улыбался,
"складывался пополам" и то и дело возглашал своим певучим южнорусским
тенором:
- О, yes! О, yes!
Потом он поворачивается ко мне и переводит:
- Миссис такая-то предлагает нам с вами поехать в Соединенные Штаты -
прочитать ряд лекций в разных городах этой страны. Лекций о постановке
воспитания в Советской России. При этом все расходы миссис Твистер любезно
берет на себя. Гарантирует она и материальный успех поездки.
Все смотрят на меня, ждут моего отклика. Покраснев, я что-то бормочу.
Мол, спасибо... надо подумать... благодарю вас... хорошо... мы подумаем.
Затем память переносит меня под аркаду Гостиного двора. Мы идем с