"Вера Панова. Евдокия" - читать интересную книгу автора

выпуклости черепа. Она открывает гордый и мыслящий человеческий лоб. (Я,
понятно, имею в виду не лысого кретина.) Только то прекрасно, что
оплодотворено мыслью. Наплюй на красивость - она затуманивает мысль. Самая
красивая картина, лишенная мысли, годится только для клозета.
- Можно ли говорить так с детьми?! - возмущались педагоги. Николай
Львович отвечал:
- Они понимают. А у кого вместо мозга в голове куриные потроха, тому и
понимать не нужно.
И действительно, ученики его понимали и гордились тем, что он так
разговаривает с ними, и урок рисования был для многих самым любимым.
Вот этому чудаку сказал Павел о своих планах. Николай Львович выслушал
его и сказал хладнокровно, как о самой обыкновенной вещи:
- Ну что ж. Кончишь школу - поедешь учиться в Академию художеств.
- Николай Львович, а как вы считаете, я смогу быть творцом? - спросил
Павел волнуясь. Николай Львович кивнул и серьезно ответил:
- Сможешь.
Покраснев от радости, Павел сказал:
- Задайте мне какую-нибудь работу.
- Работу?
Николай Львович обвел глазами комнату, посмотрел в окно и спросил:
- Твой отец работает на Кружилихе?
- Да.
- А ты бывал на Кружилихе?
- Сколько раз!
- Ну вот и нарисуй мне Кружилиху.
Это было легкое задание. Павел съездил на Кружилиху, осмотрел ее с
крыши дома, где жил Шестеркин, и зарисовал.
- Рисуй, рисуй! - кричал Шестеркин, стоя с ним на крыше. - Рисуй нашу
маму Кружилиху!
Дома Павел разделал рисунок акварелью, добросовестно воспроизведя все
трубы и дымы и для эффекта пустив на небо закатные краски. Кончив, побежал к
Николаю Львовичу.
- Что ты нарисовал? - спросил пренебрежительно Николай Львович, глядя
на рисунок.
У Павла похолодели уши. Он ответил еле слышно:
- Кружилиху. Вы сказали...
- Я сказал - Кружилиху. А ты нарисовал просто много труб.
- Это и есть трубы Кружилихи.
- Чепуха, - сказал Николай Львович. - А закат почему? Для красоты?
Он отбросил рисунок.
- На любой фотографии я могу увидеть лучшую Кружилиху - на закате, при
луне, зимой и летом.
Павел взял свой рисунок, который теперь и ему показался отвратительным,
и ушел посрамленный и несчастный. Как же ему написать Кружилиху, чтобы
Николай Львович похвалил его?
Павел ходил на Кружилиху всю зиму. Шестеркин опасался за его здоровье:
шутка ли, стоять часами на крыше на ледяном ветру! И в цехах бывал Павел,
видел сотни машин и людей... молодых и старых, работавших на этих машинах. И
он рисовал эти цеха, рисовал и рвал рисунки: это не была Кружилиха! Вот и
станки стоят правильно, и люди похожи до портретного сходства, это и есть