"Том Пардом. Искупление Августа " - читать интересную книгу автора

если план Шлиффена провалится. Он всегда интересовался историей (странное
увлечение для физика) и задумал свое безумное предприятие лишь потому, что
всегда видел в решении фон Клюка подправить план Шлиффена поворотный пункт
европейской истории XX века.
Некоторые его фразы, касавшиеся научных вопросов, походили на те, что я
слышал в разговорах в кафетерии обсерватории. Но что это меняло? Разве не
могла группа немецких заговорщиков использовать в качестве агента настоящего
физика? В конце-то концов они не могли предвидеть, что ему придется иметь
дело с кем-то вроде меня.
Вероятно, что-то в выражении моего лица насторожило его. Он попятился
и, схватив револьвер двумя руками, прицелился мне в ногу.
- Не надейтесь, что у меня не хватит духу выстрелить. Я поймал вас у
себя в номере над открытым кофром. Все мои документы в полном порядке.
Безусловно, я предпочел бы не привлекать к себе внимания. Но это не значит,
что я откажусь от мысли обезвредить вас хотя бы на пару-другую недель.
Я поднял руки и, пятясь, вышел из номера. Вечером в коридоре раздался
шум, и я услышал, как он отдает распоряжения двум дюжим парням, которые
выносили его вещи из отеля.
Первое письмо было доставлено четыре дня спустя. Я был потрясен,
сообразив, что принес его мне Леон Динар - молодой человек, которому через
несколько недель предстояло лишиться ноги. Он явно звезд с неба не хватал,
но происходившее разожгло его любопытство. А потому было нетрудно заставить
его разговориться. Гринуэй приехал раньше, чем намеревался, и с той минуты
не выходил из своей комнаты. Прежде он объяснял месье Динару, что хочет
понаблюдать ежедневную жизнь фермы, а теперь заявил, что работает над своей
книгой и его нельзя отвлекать.
Леон был не против сгонять на велосипеде в город, дабы навестить своего
"друга". При всей его внушительной мускулатуре он был еще настолько юным,
что отгадать пол его "друга" не составило труда. Я вручил ему чаевые,
достаточные для приятного общения в местной кондитерской, и сказал, что
ответ приготовлю к следующему вечеру, если он согласится съездить в город
еще раз.
Само письмо оказалось повторением бредовых измышлений Гри-нуэя, но
изложенных более логично и освеженных дополнительными подробностями. Вновь
меня попотчевали сотнями тысяч молодых людей, которых косили пулеметы, когда
их поднимали из окопов в атаку, огромными, испепеляющими города бомбами и
угрозой, которую несли бомбы.
Утверждения эти излагались с такими подробностями, что я был бы полным
тупицей, если бы не понял: в определенной мере они опираются на факты.
Честно говоря, имелась одна подробность настолько чудовищная, что было
трудно поверить, чтобы кто-то - и уж тем более немецкий агент - мог бы ее
измыслить. Во время второй войны, утверждал он, прусские автоматические
куклы пошли за тираном, который довел извращенные инстинкты немецкой души до
их логического завершения и использовал достижения техники современного ему
общества, чтобы убивать газом и сжигать миллионы людей.
Над этой частью его письма я размышлял более часа. Мог ли какой бы то
ни было немецкий агент сказать подобное о своем народе?
Но как, как я мог поверить его утверждению, будто генералы союзников
столь бессмысленно транжирили людские ресурсы своих стран в массированных
лобовых атаках, которые он описывал с таким смакованием? Я мог бы поверить,