"Тим Паркс. Дорогая Массимина (Дорогая Массимина #1) " - читать интересную книгу автора

не получилось. По иронии судьбы, Моррис мог бы выйти сухим из воды, не веди
он себя столь высокомерно. Но студенческий профсоюз, о котором Моррис не
раз пренебрежительно отзывался (его интересовала учеба, степень бакалавра с
отличием, а не ребяческие игры в политику и сбор денег для жертв Пиночета),
решил умыть руки.
Я допустил просчет на двух фронтах, папа...
Кого теперь волнует, получилось у него или нет.
Если бы я кичился своим рабочим происхождением, а не скрывал его и не
тратил всю стипендию на дорогие тряпки, тогда профсоюз за меня вступился
бы. Или если бы я хоть палец о палец ударил бы, чтобы свести дружбу с
нужными людьми... Но все дело в том, что я с самого начала уткнулся носом в
землю, записал себя в неудачники.
Моррис восхищался собой и втайне подумывал, что будущий биограф с
особой теплотой опишет, как он возродился к жизни после этого казалось бы
смертельного удара. Его вышибли всего за две недели до выпускных экзаменов,
когда ему уже твердо пообещали место в аспирантуре. Само собой разумеется,
на университетской карьере пришлось поставить крест. И все же он ни на
минуту не потерял самообладания. Отчасти спокойствие объяснялось
пониманием, что он на правильном пути. А кроме того, Моррис тогда увлекался
поздним Лоуренсом <Дэвид Герберт Лоуренс (1885-1930) - английский
писатель.> с его радикальным индивидуализмом.
После изгнания из университета можно было помириться с отцом и начать
все заново. Он нашел бы работу и опять стал бы пробиваться наверх. На его
стороне - молодость и упорство, да и на университете свет клином не
сошелся, вряд ли аспирант живет как король. А ведь там могли бы сделать для
него исключение. Победа - это состояние души, твердил себе Моррис, волоча
чемоданы по унылой Санбим-роуд, над которой медом разливалось майское
рассветное солнце.
Почему же ему никто не предложил работу? Почему никто не пригрел его?
Непостижимо. Пусть его вышвырнули из Кембриджа, но ведь у него уже имелась
степень бакалавра с отличием. Он же благоразумно помалкивал о своем
исключении. В письмах он соловьем разливался о том, что неудовлетворен
университетским болотом, что его энергия требует больших просторов. Письма,
по всей вероятности, делали свое дело, поскольку его неизменно приглашали
на интервью. А после первого собеседования, как правило, вызывали на
второе, но когда он оказывался с глазу на глаз с человеком, принимающим
окончательное решение, каждый раз случалась осечка. Почему? Моррису
казалось, что он отлично подает себя: он вежлив, но не подобострастен;
демонстрирует честолюбие, но без намека на заносчивость; уважителен и в
меру остроумен. Что же в нем не так? Изо дня в день Моррис вглядывался в
большое зеркало на дверце гардероба, пытаясь отыскать в себе хоть намек на
изъян. Ничего. Темный костюм, строгий галстук, светлые волосы аккуратно
уложены над высоким лбом. Само совершенство.
Глядя на свое отражение, он рассказывал ему о себе, сдержанно и
одновременно задушевно излагал биографию, методично записывая все на
диктофон. Почему он хочет получить это место? О, ему кажется, что он
обладает качествами, которые... Моррис заглядывал себе в глаза и видел
недюжинную силу, никогда не выплескивавшуюся за рамки принятых условностей.
Что еще им нужно? Ладно, пусть его глаза слишком близко посажены, а нос
чуть острее, чем хотелось бы, но он-то тут ни при чем. К тому же, сейчас