"Тим Паркс. Призрак Мими (Дорогая Массимина #2)" - читать интересную книгу автора

околесицу. Но даже пытаясь заглянуть поверх скопища пегих, нечесаных и
просто неотесанных голов, Моррис понял, что перед ним именно Мими с
аккуратным - носиком и сливочно-белой кожей. Невыносимое возбуждение
пробежало по телу. Будто он пришел на свидание с любимой... Губы беззвучно
повторяли эти слова, а Форбс озадаченно смотрел на него.
- Вы и вправду неважно выглядите, старина.
- Не пойму, чего эти полячишки так присосались к моей картине!
- Всему свое время, - благодушно усмехнулся Форбс. - Расслабьтесь,
Моррис. Даже чернь порою тянется к прекрасному. - И осведомился с
деликатностью:
- Так это и есть, э-э... пример того сходства, о котором вы говорили?
Или же у вас к ней чисто эстетический интерес?
Моррис не мог ответить: в горле застрял ком. Форбс понимающе вздохнул.
Поляки, если это в самом деле были они, наконец ушли, и Моррис
поспешно приблизился к картине. Святая дева одета очень просто, в красное и
голубое; два трогательно пухлых херувима возлагают на нее венец. Глаза
опущены долу, голова чуть повернута вбок с тем скромным и слегка кокетливым
- именно из-за скромности - наклоном, одним из характерных жестов
Массимины. Ошибка исключалась. И даже - невероятно - крошечная капелька
грязи запятнала холст в точности на том же месте. Маленькая родинка под
левым ухом, которую он когда-то так любил целовать. Ибо ничто не возбуждало
в нем такую нежность, как изъяны, подкупающие своей беззащитностью.
Но прежде всего - глаза. Огромные, светло-карие, они смотрели прямо на
Морриса. Ощущение ее присутствия было еще сильней, чем на маленькой
кладбищенской фотографии. Это - была сама Мими.
- Липпи прославился живостью своих фигур и искусной передачей
тончайших оттенков телесного цвета, - сообщил Форбс. - Хотя и талантом, и
амбициями он уступал своему учителю Мазаччо, не говоря уже о ближайших
последователях, Леонардо да Винчи и Микеланджело.
Моррис не мог оторвать взгляд от волос, обрамлявших лицо точь-в-точь
как у Мими, во всяком случае с тех пор, как он велел ей сделать завивку,
чтобы изменить внешность.
- Она вам напомнила подругу детства? - деликатно осведомился Форбс. -
А может быть, вашу матушку, любимую тетю или кузину?
- Мою первую и единственную любовь, - хрипло вымолвил Моррис, не помня
себя от страдания и в то же время упиваясь возвышенностью - момента. Никто
другой не сумел бы проникнуться этим, как он.
- La donna e mobile, - посочувствовал Форбс. - Сердце красавицы, как
известно... Увы, прекрасный пол не только прекрасен, но он же и ветрен, и
куда легковеснее нашего брата.
- Нет-нет, - пробормотал Моррис, не отрываясь от картины в
уверенности, что Мими вот-вот подаст новый знак. - Она умерла.
- О, простите.
Выдержав долгую паузу, Моррис обронил трагическим тоном:
- Мы собирались пожениться.
- Кажется, еще ни одному мужчине не удавалось жениться на той, кого он
любил больше всего, - мягко заметил Форбс. - Это почти что закон природы,
такая же невозможность, как добыть философский камень или построить вечный
двигатель. - Старик впал в элегический тон. - Иначе жизнь была бы чересчур
хороша, вы не находите?