"Еремей Парнов. Атлас Гурагона " - читать интересную книгу автора

тем самым, что я выше, что я недоступен ни гневу, ни мести его,
оскорбленного. Ты понимаешь? А воруя, я будто бы всем говорю, что просто
боюсь, как боится простой и счастливый любовник. Понимаешь? Я выгляжу ниже,
чем он. Я боюсь его! Значит, унижен неон. Я унижен...
- А я? Обо мне ты не думаешь, мой государь?
- Со слезами я буду целовать твои следы, когда ты уйдешь. Я прожгу себе
сердце невидимыми для мира слезами, когда возвращусь в Самарканд. Но я не
могу быть справедливым к тебе, как не могу быть справедливым к себе. Я не
отделяю тебя от себя. Я несправедлив к нам обоим, но я лишь один за то
расплачусь. Мы не можем унизить его. Понимаешь? Если скажешь хоть слово, я
велю его тайно убить. Только можешь ли ты мне сказать это слово?
- А ты будешь любить меня, если скажу?
- Не знаю, Зухра. Ты еще не сказала, и ты - это ты. Та, что скажет,
другой уже будет. Я не знаю, какой она будет. И не знаю, смогу ли любить ту,
другую.
- Ты не такой государь, как другие. И не такой человек, как другие. Я
так понимаю в тебе человека, и так непонятен мне мой государь.
- Так ты можешь сказать?
- Нет, конечно.
- Ну, вот видишь! Значит, все нам дозволено, кроме нашего счастья. Нам
остается только красть его понемногу, потому что не можем мы унизить
человека, которого не решаемся просто убить.
- Мне так страшно любить тебя, государь.
- Страшно?
- Страшно. Я боюсь, что уже никогда не увижу тебя после того, как
расстанемся. Я боюсь всего, чего даже не знаю сама.
- Я уж стар, Зухра, и поверь мне, что страх этот, который горчит в
поцелуях, и эта тоска, которая гонит нас друг к другу за новой горечью, и
есть любовь. Как ошибаются люди, надеясь, что и страх, и тоска пройдут и
останется только чистый хмельной эликсир, что зовут любовью. Горести
проходят вместе с любовью, вместе с этим волшебным недугом, безумным, сто
крат добровольным мучением... Ты вечером бегала по воду? Откинув свое
покрывало, согнувшись пленительным луком, ты струи ловила в кувшин?
- Откуда ты знаешь это, государь?
- Я видел с дороги мелькание белого шелка в листве.
- С дороги нельзя это видеть.
- Больной это видит.
- А я только слышала цокот копыт. Но сразу различила бег твоего
благородного скакуна, хотя он скакал не один.
- За шумом воды разве можно услышать коня на дороге?
- Больная услышит.
И вновь безвременье узнал Улугбек. Ему дано было забыть, что он сед и,
наверное, болен. Он понял, как может человек настолько забыться от привычных
забот, что сумеет счесть дурацкие ступеньки. Он понял, что человек способен
не думать даже о ступеньках, способен забыться и видеть, вместе с тем, себя
худощавым и юным, как сорок лет назад. Но главное понял тогда Улугбек, зачем
человеку звезды. Он понял это сразу и до конца, как бывает только во сне. Но
ему было дано счастье такого забвения, в котором потонула даже эта, может
быть, самая важная истина в его жизни. Она потонула, и он не вспомнил о ней
потом. Но никогда, сколько ему оставалось жить, он уже не спрашивал себя,