"Кирилл Партыка. Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора

красивой, как никогда. Сергей кое-как отвел положенные часы, кусая губы,
дождался, когда вожатая разгонит своих красногалстучных оглоедов, и ввалился
к ней, как пьяный варяг. Он всунул в дверную ручку ножку стула, сгреб
Любочку в охапку и понял, что оторваться уже не сможет. Со стены, с
портретов, на Сергея предостерегающе уставились великие умы человечества. Но
Лобанов не внял вещим взглядам.
Признаться, в тот момент он плохо соображал, что делает.
Любочка была одета по-зимнему, к тому же она слабо вскрикивала и
отбивалась. Но когда Сергей, осыпая на пол пуговицы с ее кофты, освободил
два налитых шара, увенчанных вспухшими сосками, всякие преграды потеряли
свое значение.
Они уронили на пол несколько вымпелов и кубков, напугали морских свинок
и чуть не отломали ножку от Любочкиного стола. Но ничто не помешало их
грешному уединению. Единый в трех лицах Ильич, потрясенный кощунством, не
выпрыгнул из портретных рам, и все бы обошлось благополучно, если бы ученик
шестого класса Федя Косенок, двоечник, забияка и любитель тискать
пополневших одноклассниц, случайно не подсмотрел в окно, чем занимаются его
наставники в перерывах между воссеванием разумного, доброго, вечного. Федя
не столько удивился, сколько восхитился увиденным, немедленно помчался
поделиться новостью с корешами и в итоге раззвонил о своем наблюдении по
всему поселку. Помощников в этом увлекательном деле у него отыскалось с
лихвой. Сенсации Федя не произвел, но создал совершенно нештатную ситуацию.
Главное заключалось даже не в самом факте, который из общего течения
поселковой жизни не слишком-то выбивался, а в том, что источником скабрезной
сплетни стал ученик, притом далеко не из лучших и не из тех, кого легко
заставить прикусить язык.
Два дня старшая половина педколлектива хмурилась, а младшая ухмылялась.
Любочка немедленно опять скрылась на больничном. Ходили слухи, что ее отец,
уязвленный молвой, рассвирепел, подвыпил и не на шутку пустил в ход кулаки.
А на третий день Лобанова вызвала к себе Евгения Петровна.
В просторном, но несколько обшарпанном кабинете Сергей присел к
директорскому столу, отчаянно взглянул в лицо насупленной руководительнице.
Евгения Петровна не выдержала и отвела глаза.
Директорша переложила авторучку с места на место и, избегая встречаться
взглядом с Лобановым, начала без всякого предисловия:
- Вы, Сергей Николаевич, понимаете, надеюсь, что сей знаменательный
факт я скрыть не могу, даже если бы и хотела. Он известен всем. Вы у нас не
на лучшем счету. У меня есть недоброжелатели. Найдется кому довести до
сведения... Но я и не собираюсь ничего скрывать, так как надеюсь и дальше
считать себя педагогом.
Вы также должны понимать, что главное не в родителях, а в детях.
Родители здесь такие, что чересчур и не озаботятся. А вот детям смотреть в
глаза, не приняв никаких мер, я не смогу. О моральных аспектах и учительской
этике я говорить не стану. Думаю, вы прекрасно понимали, что делали. Мне
жаль эту дурочку. Вы-то в любом случае уедете, а ей здесь жить. Неглупая
девушка, в пединститут готовилась. Теперь в поварихи пойдет или дояркой на
ферму. А вы... Уничтожать я вас не собираюсь, но готовьтесь к закрытому
педсовету.
- Я на ней женюсь, - заявил Лобанов.
Евгения Петровна усмехнулась: