"Кирилл Партыка. Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора

больше не ехидничая и не бранясь, то тащил друга за руку, рискуя вырвать ее
из плечевого сустава, то подталкивал его с тылу, но становилось заметно, что
Серега и сам выбился из сил.
Наконец, вскарабкавшись по каким-то голым, скользким и ледяным на ощупь
камням, они оказались на округлой макушке сопки. Деревья здесь не росли,
из-под снега топорщился только чахлый кустарник. Лобанов теперь не стал
возражать, когда Алексей плюхнулся животом в небольшой сугроб, и, чуть
помедлив, повалился рядом.
Долго разлеживаться, однако, он не позволил.
Поднявшись на ноги, Алексей глубоко вздохнул и огляделся. Он ждал,
когда пронзительно чистый воздух вымоет из груди усталость, а
жутковато-сладостное ощущение высоты вознесет его над каменной твердью,
словно в таинстве левитации.
Волин все еще верил, что, как и в прошлый раз, вот-вот взмоет на тугих
крыльях обретенной свободы и необъяснимого счастья. Он даже слегка потянулся
вверх, привставая на цыпочки и подставляя лицо тугому, жгучему ветру.
Но ветра не было. На вершине воздух оставался таким же неподвижным, как
и у подножия горы, в тесных, сумрачных распадках. Беспросветное небо,
затянутое тяжелым покровом, здесь, в вышине, нависало над головой, как давно
не беленный потолок в старом, оседающем под грузом лет доме. Оно грозило
навалиться тысячетонной тяжестью и вогнать по самую макушку в скованную
морозом каменистую почву. В такое небо взлететь было немыслимо, под ним
оставалось лишь пригибаться и жаться к земле, чтобы не оказаться
раздавленным, подобно дождевому червю, угодившему под башмак равнодушного
прохожего.
Алексей с испугом и оторопью всматривался в окрестности. Ему не хватало
воздуха, хотя высота у сопки была совсем не та, чтобы испытывать кислородное
голодание.
Но кроме редколесья, взбежавшего до середины склона, и узкой долины у
подножия, Волин не увидел ничего. Отслоившаяся от небесного свода дымная
пелена скрыла под собой соседние сопки и раскинувшиеся между ними мари. Мир
сузился до смехотворных размеров, будто сжимаясь вокруг незадачливых
путников, будто грозя им неведомой бедой.
Волин почувствовал себя так, словно его бессовестно обманули. Нельзя
дважды войти в одну и ту же реку. Эта поездка с самого начала как-то не
задалась, да и вообще глупо было надеяться на то, что счастье может
повториться. В этой проклятой жизни повторяются только боль, горечь и
разочарования, а счастье...
Какое, к черту, счастье! Человеческое существо, не способное бесконечно
выносить жесткое излучение зла, пропитавшего этот мир, добровольно и
восторженно обманывается, принимая за счастье то сновидение, то песню, то
прикосновение ласковых губ. Но и то, и другое, и третье мимолетно, эфемерно
и, в сущности, не дает человеку ничего, кроме новой муки утрат...
Волина вывел из забытья голос Лобанова:
- Пошли. Пора.

12

Буран начался так, будто ветхое небо, не выдержав собственной тяжести,
обрушилось на землю.