"Октавио Пас. Моя жизнь с волной " - читать интересную книгу автора

обжигающих уколов, нанесенных тысячей смеющихся и убегающих восвояси
налетчиков.
Но сердцевины ее существа я так и не достиг. Я так никогда и не
прикоснулся к истокам ее стона и смертной муки. Возможно, у волн просто нет
такого потаенного места, которое делает женщину уязвимой и смертной, такого
незаметного электрического выключателя, в котором все замыкается, сжимается
и вздыбливается, чтобы потом изнемочь. Ее чувствительность, как у всех
женщин, распространялась волнами, только это были не сходящиеся, а
расходящиеся волны, которые убегали, простираясь все дальше и дальше, до
самых звезд. Любить ее означало тяготеть к далеким мирам, мерцать вместе со
звездами, о существовании которых и не подозреваешь. Только вот
сердцевина... нет, не было у нее сердцевины, вместо нее была разреженная
пустота, как у вихря, и она меня затягивала и удушала.
Растянувшись один подле другого, мы делали друг другу разные признания,
сплетничали, хохотали. Свернувшись клубком, она падала мне на грудь,
разрастаясь гирляндой звуков. Она гудела мне в ухо раковиной. Она
становилась кроткой и прозрачной, подкатывая мне к ногам и ластясь, точно
зверек. Она была такой чистой, что можно было прочитать все ее мысли. Иногда
по ночам ее кожа начинала фосфоресцировать, и обнимать ее было все равно,
что обнимать осколок татуированной огнем ночи. Но черной и горькой она тоже
бывала. Нежданно-негаданно она принималась реветь, вздыхать, метаться.
Своими стонами она будила соседей. Заслышав ее, морской ветер начинал
ломиться в дверь и безумствовать на крышах. Облачные дни ее раздражали, она
ломала столы и стулья, сквернословила, крыла меня бранью и серо-зеленой
пеной. Плевалась, плакала, клялась и сулила напасти. Она зависела от луны,
от звезд, от вспышек в иных галактиках, ее настроение и лик так
преображались, что это было уму непостижимо, но так же неизбежно, как
ежевечерний прилив.
Она начала жаловаться на одиночество. Я наполнил дом большими и
маленькими раковинами, игрушечными парусниками, которые она, впадая в
ярость, топила (вместе с ними она топила и корабли моего воображения, те,
что еженощно выплывали у меня из головы и иногда быстро, а иногда медленно и
плавно погружались в водовороты). Сколько игрушечных сокровищ погибло за это
время! А ей все было мало, и моих кораблей, и тихого пения раковин. Тогда
мне пришлось запустить в дом стаю рыб. Признаюсь, я не без ревности смотрел,
как они плавают в моей подружке, ласкают ее грудь, спят у нее на коленях,
украшают ее волосы легкими цветными блестками.
Среди этих рыб несколько было особенно отвратительных и свирепых,
этаких маленьких тигров аквариума с остановившимся взглядом огромных глаз и
ощеренной кровожадной пастью. Не знаю, что это за причуда у нее была, но
моей подружке доставляло удовольствие играть с ними, выказывая им
беззастенчивое предпочтение, в смысл которого мне не хотелось вникать. Она
на долгие часы запиралась с этими ужасными тварями. Однажды я не стерпел,
выломал дверь и кинулся на рыб. Юркие тени, они ускользали из моих рук, а
она смеялась и кидалась на меня, пока не опрокинула. Я понял, что тону. Но
когда я уже был при смерти и посинел, она мягко вынесла меня на берег и
принялась целовать, приговаривая что-то свое. Я был слаб, измучен и унижен.
И все же от наслаждения я закрыл глаза. Потому что голос ее завораживал, и
говорила она о том, как сладостно тонуть в волне. Когда пришел в себя, я
испугался и возненавидел ее.