"Константин Паустовский. Кордон "273" (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

будет.
Обычай был соблюден, и с этой минуты бабка Ариша засуетилась,
захлопотала и начала заботиться о нас как о родных детях. Глаза ее светились
лаской и волнением, и она все повторяла:
- Господи, три года никто не гостил! Спасибо вам, что надумали у нас на
кордоне пожить. Вот мои сыны да дочки обрадуются! Они от людей совсем
отбились. Я сама в этой глухомани всю жизнь просидела. Дочки у меня славные,
красивые! И сыны тоже. Сейчас они все в лесу, на обходе. Отцу помогают. У
нас обход бесконечный: одному человеку никак не управиться.
Мы прожили несколько дней на кордоне, ловили рыбу на Шуе, охотились на
озере Орса, где было всего несколько сантиметров чистой воды, а под ней
лежал бездонный вязкий ил. Убитых уток, если они падали в воду, нельзя было
достать никаким способом. По берегам Орса приходилось ходить на широких
лесниковских лыжах, чтобы не провалиться в трясины.
Но больше всего времени мы проводили на Пре. Я много видел живописных и
глухих мест в России, но вряд ли когда-нибудь увижу реку более девственную и
таинственную, чем Пра.
Сосновые сухие леса на ее берегах перемешивались с вековыми дубовыми
рощами, с зарослями ивы, ольхи и осины. Корабельные сосны, поваленные
ветром, лежали, как медные литые мосты, над ее коричневой, но совершенно
прозрачной водой. С этих сосен мы удили упористых язей.
Перемытые речной водой и перевеянные ветром песчаные косы поросли
мать-и-мачехой и цветами. За все время мы не видали на этих белых песках ни
одного человеческого следа - только следы волков, лосей и птиц.
Заросли вереска и брусники подходили к самой воде, перепутываясь с
зарослями рдеста, розовой частухи и телореза.
Река шла причудливыми изгибами. Ее глухие затоны терялись в сумраке
прогретых лесов. Над бегучей водой беспрерывно перелетали с берега на берег
сверкающие сизоворонки и стрекозы, а в вышине парили огромные ястребы.
Все доцветало вокруг. Миллионы листьев, стеблей, веток и венчиков
преграждали дорогу на каждом шагу, и мы терялись перед этим натиском
растительности, останавливались и дышали до боли в легких терпким воздухом
столетней сосны. Под деревьями лежали слои сухих шишек. В них нога тонула по
косточку.
Иногда ветер пробегал по реке с низовьев, из лесистых пространств,
оттуда, где горело в осеннем небе спокойное и еще жаркое солнце. Сердце
замирало от мысли, что там, куда струится эта река, почти на двести
километров только лес, лес и нет никакого жилья. Лишь кое-где на берегах
стоят шалаши смолокуров и тянет по лесу сладковатым дымком тлеющего смолья.
Но удивительнее всего в этих местах был воздух. В нем была полная и
совершенная чистота. Эта чистота придавала особую резкость, даже блеск
всему, что было окружено этим воздухом. Каждая сухая ветка сосны была видна
среди темной хвои очень далеко. Она была как бы выкована из заржавленного
железа. Далеко было видно каждую нитку паутины, зеленую шишку в вышине,
стебель травы.
Ясность воздуха придавала какую-то необыкновенную силу и первозданность
окружающему, особенно по утрам, когда все было мокро от росы и только
голубеющая туманка еще лежала в низинах.
А среди дня и река и леса играли множеством солнечных пятен - золотых,
синих, зеленых и радужных. Потоки света то меркли, то разгорались и