"Милорад Павич. Хазарский словарь. Роман-лексикон в 100000 слов (Фрагменты)" - читать интересную книгу автора

и сносит удары, плевки и другие унижения - в общем, все, чего
требует представление этого жанра... Когда в Лучарице перед
домом господина Лукаревича настало время в соответствии с
обычным сценарием повесить "жида"", Риги накинул ему на шею
петлю, по-прежнему убежденный, что под маской скрывается актер
Кривоносович. Но тогда тот, что был под маской, вместо
прощального слова прочитал какие-то стихи или что-то в этом
роде, бог его знает что, обращаясь при этом вот так, с петлей
на шее, к госпоже Ефросиний Лукаревич, которая с волосами,
вымытыми яйцом дятла, стояла на балконе своего палаццо. Этот
текст ничем не был похож на прощальное слово еврея из
"жидиады".,.
Только тут, услышав слова, которые могут относиться к
комедии масок, а никак не к "жидиаде", и которые совсем не
напоминали прощальное слово еврея, актеры и зрители
заподозрили, что что-то не так, и тогда Риги решил сорвать
маску с того, кто это читал. Под маской, к изумлению
присутствующих, вместо актера Кривоносовича оказался настоящий
еврей из гетто - Самуэль Коэн. Этот "жид" добровольно сносил
все удары, унижения и плевки вместо Кривоносовича - за это
Никола Риги ни в коем случае не может нести ответственность,
поскольку он не знал, что под маской возит по городу Коэна,
подкупившего Кривоносовича, который уступил ему свое место и
обещал, что будет об этом молчать. Таким образом, неожиданно
для всех получилось, что Риги не виноват в оскорблениях и
издевательствах над Самуэлем Козном, а, напротив, сам Коэн
нарушил закон, который запрещает евреям на масленицу находиться
среди христиан. Поскольку Коэн недавно был выпущен из тюрьмы
после своего визита к иезуитам, новый приговор стал лишним
аргументом за то, чтобы этого жида, который "свою голову не
бережет" и который где-то в Герцеговине смотрит у турок за
кладбищами лошадей, изгнать из города. Единственное, что было
неизвестно, вступится ли еврейская община за Коэна и будет ли
защищать его, что может затянуть решение этого дела и даже
вообще изменить его. Таким образом, пока Коэн сидел в тюрьме,
все ждали, что скажет гетто.
А в гетто решили, что огня зимой не ждут долго. И на
второлуние айяра-месяца того года раби Абрахам Папо и Ицхак
Нехама просмотрели и описали бумаги и книги в доме Коэна.
Потому что вести о его визите к монахам встревожили не только
иезуитов, но и гетто.
Когда они пришли к его дому, там никого не было. Они
позвонили и по звуку поняли, что ключ в колокольчике. Он был
подвешен к язычку. В комнате горела свеча, хотя матери Коэна не
было. Они нашли ступку для корицы, гамак, подвешенный так
высоко, что, лежа в нем, можно было читать книгу, прижатую к
потолку над глазами, песочницу, полную пахнущего лавандой
песка, трехконечный светильник с надписями на каждой ветви,
которые означали три души человека: нефеш, руах и нешмах. На
окнах стояли растения, и по их сортам посетители могли сделать