"Петр Андреевич Павленко. Слава (Рассказ про войну)" - читать интересную книгу автора

В пути Тимофеев был самым неразговорчивым и угрюмым раненым,
молоденькие сестры робели перед ним и ни разу не предложили ему почитать
вслух книжку или газету, и это еще более злило и обижало Тимофеева. Раны
его были тяжелы, но не опасны для жизни, и он знал, что ему скоро
возвращаться на фронт. Своя семья - жена и две дочки - была далеко, и не с
семьей своей предстояло ему переживать войну. А полковая семья та, где
впервые столкнулся он с опасностью и научился хладнокровно относиться к
ней, умно преодолевать ее, где из осторожного новичка он превратился в
опытного солдата, где он знал каждого, как самого себя, и сам был каждому
знаком, - полковая семья эта была теперь тоже далека. Собственно, ее уже
просто не было, она больше не принадлежала ему, навек ушла от него.
Тимофееву предстояло создавать себе новую семью, сызнова показывать людям,
каков он, снова приглядываться к товарищам и выбирать из них близких,
сызнова изучать командиров и применяться к их манере управлять и
командовать.
"И ранило-то, можно сказать, дуром, - думал Тимофеев. - Не такие бои
проходил и цел оставался, а тут, пожалуйста, сидел в блиндаже, как тот тур
в горах, и попался".
В тоске по родному полку, в раздражении на свое одиночество, почти
сиротство - а легко ли чувствовать себя бобылем на четвертом десятке лет!
- Тимофеев опускал обстоятельства своего ранения. Он не вспоминал, что в
блиндаже, за пулеметом, он остался один из всего расчета, выбитого
немецкими снайперами в самом начале боя, и что уходить из своего блиндажа
ему так же вот не хотелось, как теперь - из полка. "Буду я еще шляться по
чужим гнездам, - говорил он себе тогда. Новости какие!" Но сейчас он
искренно забыл об этом.
В госпитале со знаменитыми докторами он вел себя по-прежнему нелюдимо
и скоро стал считаться самым неприятным и грубым больным. Поправлялся,
однако, он быстро. Начав ходить, чаще всего навещал палату
выздоравливающих, где всегда велись шумные разговоры о полках и знаменитых
командирах и обсуждались вопросы, к кому бы лучше всего попасть после
выписки.
Тимофеев редко вспоминал свой полк. "Народ, небось, весь переменился.
Не дай бог туда и попасть, пропадешь с этим пополнением". Нужно же было
так случиться, что из госпиталя Тимофеев получил направление в свою армию,
из нее в свою бригаду, а из бригады в родной полк.
Стояли последние дни апреля, когда Тимофеев вернулся на фронт. Весна
в этом году запоздала. Погода была ветреной, дождливой, солнце почти не
грело, но коричневые плоскогорья уже сплошь зазеленели, и красные, розовые
и желтые тюльпаны густо пестрели среди молодой травы. Тимофеев возвращался
в полк с пополнением в шестьдесят два человека, но он один был среди них
коренным бойцом своего полка, а остальные попадали в чужую часть и
наперебой расспрашивали Тимофеева, каковы порядки и командиры и крепкий ли
вообще полк. С тех пор как Тимофеев эвакуировался, прошло два месяца, - а
на войне время это немалое, - и он понимал, что могло измениться многое.
- Кто же его теперь знает! - говорил он, осторожно выбирая слова. -
Выхваляешь одно, а представляется другое. Вообще полк был ничего, жили,
воевали, ребята дружные. Да кто же их знает, куда кого вынесло.
Вышли из города на заре. С моря дул студеный ветер, налетал мелкий
дождь. Но чем дальше в степь, тем погода становилась ровнее, суше и