"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

нечаянных расправ.
Дальше караулки ящеркам ползти было некуда. Выложенная натесанными
глыбами, она и тогда бы отворяла с неохотой тяжелые, окованные железом
двери, когда бы выносили из нее в гробах.
Подле дверей, имевших на своих створах набухшие и рыжие, как сосцы,
советские звезды, томились солдаты из бодрствующих, чтобы не случилось с
караулом беды: смертей, а может, и тех виселиц, которые они видели. Томились
в тени. И два оскалых, ребристых корой дерева, как бродячие собаки, жались к
людям, дрожали ознобисто от ветерка, чего-то боясь. Это были дикие яблони, и
солдаты из бодрствующих лежали под ними, отгоняя сорванными ветками
погустевших от зноя мух. Конвойные томились.
Они оглядывали караулку, шествуя глазами от стены к стене. И ничто на
земле не жаловало милостью склониться над собой, подивиться, порассуждать и
потешиться походя словцом мудреным, из тех, что пришлись когда-то по нраву
своей бесполезной красотой.
А потому конвойные оглядывали караулку, шествуя глазами от стены к
стене, будто выгуливали присмиревшие в заточении души.
И старослужащий Сухов приметил, как любились ящерки на песке. Но
поначалу сробел подсказать дружкам и украдкой подглядывал за ними в
одиночестве.
Принужденные бодрствовать дружки почувствовали молчок Сухова и с
насторожением ожидали, когда зашевелятся его сомкнутые губы, чтобы не
отвадить от откровения вовсе.
И Сухов сказал: "Глядите, на песке ящерки мнутся... Из этого дети
рождаются." Служивые задышали тише.
Кадыев задумчиво улыбнулся и, чуть помедлив, ответил: "Е-е-е, зачем
врешь? Долго надо, чтобы детка родить получилось." - "Это ж почему?" -
cпросил Ероха. "Погулять для себя надо? Надо. Целовать надо? Надо. И калым
платить. И чтобы девушкой была. И еще - подумать надо!" - "Правда что ли,
Сухов?"
Сухов кивнул: "Это долго надо. У меня с Веркой- прапорщицей так же
было, вот только не родила почему- то...сука."
Кадыев сладковато зачмокал губами: "Кадый верно говорит. Если спешить,
то и пожить не получится." - "А разве у ящерок бабы с мужиками есть?" -
осторожно спросил Ероха.
"Изо рта что ли такую их гущу наплевали?!" - ухмыльнулся Сухов. Ероха
покраснел от досады: "Врешь, я не малец какой- то, я сам знаю... У баб груди
должны быть! А где они у той ящерки? Если без грудей, то мужик, стало быть.
А мужик от мужика не родит." - "Я тебе в морду дам, ты же и бабы голой не
видел." - "Я не видел?! Cам ты, Сухов, про Верку врешь, ведь и заговорить с
ней боялся, а не то что..."
Служивые сцепились. Сплелись жилистые руки с комьями мускулов,
походивших на землю, облепившую вырванные корни. Зашумело в голове, а
глотках заклокотало. Сухонько затрещали костерками гимнастерки и, будто
охваченные пожаром, заметались горячие молодые тела.
Заскучавший Кадыев отступил на полшага от бьющихся, будто бы припекло.
"Е-е-е, зачем поспешили, - зачмокал он, - если спешить, то морда бить
получается. Надо долго. Надо поглядеть..." И Кадыев, прищурившись с
хитринкой, глядел. А ящерки любили на песке, окутывая свою любовь, как
тайну, пыльным облаком. "Ты баба или мужик? - обратился к ним Кадыев. - Эй,