"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

плюнул от злости в свой котелок. "И чай в него вылей, и посоли!" - крикнул
кто-то. "Верно, смешивай, надоело терпеть!"
Начался разброд, служивые загалдели, мучая, а то и вытрясая котелки.
Каша повалилась кучами на стол, ею забивали по горло чайники, ошметьями ее
звездили, награждали грудастые стены - с нею не знали, что сотворить. И чай
выливался на пол, его помои топтали сапогами, будто живье. А за окном
помещения бродило столовое электричество в сумерках. Было поздно уже. Едва
показавшись в дверях, что-то темное выругалось по матери, и стало похоже на
ротного капитана - с мохнатыми усами, оковалками кулаков и головой.
Разглядев смуту над котелками, ротный попятился из столовой, так как давно
думал, что солдатня за тухлую кашу его побьет или откажется служить,
взбунтовавшись.
"Осадиии! - вскричал ротный у самого порога, ухватившись за пистолет. -
Расстреляю, вашу мать, разойдись..." Солдатня стихла, но с места не
сдвинулись. Воздух прокис страхом и злостью, один шаг мог обрушиться дракой,
пролить кровь. Не стерпев, чуть не плача, ротный обратился к собравшимся: "
Ну, ребятки, не балуйте, не в первый же раз..."
На плац он вышел, когда служивые уж выстроились, одинокий и чужой. Рота
по его приказу шагала к пожарным бочкам, чтобы помыть котелки, откуда, с
хоздвора, возвращались молчаливым разбродом. И новым стало, что ложки в
пустых вымытых котелках голодно скреблись и звенели, выворачивая душу, будто
мешок. Котелок дышал кашей и чаем. В его глуби было покойно, сухо и тепло.
Так что каждому хотелось пробраться в свой котелок и пожить, хоть одно
короткое мгновенье, в сытости и тепле. Позвенеть из обыкновенной
человеческой подлости оттуда ложкой, а потом еще позвенеть, и еще.



Караульная элегия

Ящерки любили на песке.
Любили бесстрастно. Сухо протирались шелудивыми спинками. Замирали.
Бесчувственно тыкались обугленными рыльцами в песок. И гневливо теснили друг
дружку раздувшимися зобками.
Но это степняку понятно, что они любили и что на песке, у него глаза со
степями свыклись. Иные, полагаю, не приметили бы и вовсе, а так - поглядевши
на оживший песок, подумали, что ветер это - зябью его покрывает.
А еще я полагаю, что, народившись в лагере, ящерки и погибали в нем.
Как ни трудись, а не могли они на волю из бурой накипи проволок
выплеснуться.
Зеки изводили ящерок шутейно - кто первый забьет. Но затем жрали
угрюмо, будто французы лягушат, приготавливая на воровских костерках. А
нажравшись вдоволь, забивали уже просто так - чтобы забить.
Еле живыми подбираясь к запретке, ящерки с наступлением темноты
перебегали в караул. С зарубами, измученной кожицей, на которой, бывало,
отловив беглянку, солдаты разглядывали наколотые зеками кресты или виселицы.
На виселицах висели они, конвойные, будто б с лягушачьими лапками,
вместо ног.
Осерчав, занедужив, солдаты растаптывали ящерок сапогами, чтобы не
оставалось от увиденного и следа, и чтобы забыться потом от жестокости