"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

Котелок - это такое приспособление, из которого солдат ест и пьет,
чтобы дольше пожить на свете. А живой, он опять же изнывает от голода и
засыпает со снами о пищевом довольствии. Голодать солдату больно и страшно.
Утром, днем и вечером служивый шагает быстрей в столовое помещение, будто за
быстро съеденным завтраком или обедом наступает стремительней и неотвратимей
новый день, с которым, младенчески посапывая горячими ноздрями в котелке,
является и новая каша. Она коротко живет на земле, и солдату очень успеть
надо к ее рожденью, а иначе будешь ковыряться ложкой в сырой холодной каше,
будто в земле.
А ведь на земле не только каша или человек умирают, а много-много
всего! И пшено, привезенное из полка на прокорм, оказалось мертвым, то есть
таким, что только в землю было можно зарыть. В роте упрямо варили из него
кашу и надеялись, что оживет. Но пшено не оживало и было в столовом
помещении тихо и грустно, будто на кладбище. И только однажды, на
государственный праздник, обрадовали: выдали яблочного повидла, печения и
конфет.
К исходу месяца было уже привычно слышать, как уважающие бога просили
его послать хорошей каши, как материла тогда же тыловиков ротная комса, а
все остальные громко полагались на судьбу и даже верили, что дожди капали
все лето к несчастью. Приходя в столовую и пробуя сварившееся пшено, солдаты
что ни день узнавали, что счастью их снова не бывать, а несчастье их -
прошлось важно по столам, наплевало со стервецой в котлы и чайники,
выставленные обслугой, да растворилась под общее замиранье в поварском чаду,
имея одно строгое должностное выражение.
Вот кашей принялись давиться, она оказалась чужой тухлой на вкус. "Что
же это?" - раздался в тишине голос. "Подвела кашка..." - вздохнул кто-то с
уныньем. Солдаты поднялись от котелков и стали горевать. За оконцем, в
степи, ветер вылепливал из глины облаков прохладные степные сумерки, которые
закат багряно обжигал и суровил. Было душно и темно. Служивые теснились за
долговязыми тощими столами, которые и сами встали рядом, от стены к стене,
будто за хлебом и кашей.
Вот солдат, татарчонок, потянулся к чайнику и налил в кружки, себе и
товарищу. И тот отхлебнул: "Тьфу...Помру я... Какой это враг приготавливал?!
Лужа, из лужи пьем." Тогда татарчонок захрустел всухую сахаром и сказал,
стыдно улыбнувшись: "Сладкий он."
Товарищ его облапил голову руками, буркнул: "Так это во рту сладко, а
жрать чего?"
И кто-то из ближних посочувствовал: "Вот и чай начали заваривать
тухлый, разве это жизнь?" - "А я бы всех поубивал!" - "И я бы." - "Верно,
так их..."
В столовой стало одиноко и тихо, будто все ушли куда-нибудь. И посреди
молчаливого человеческого горя стала слышной природа. Она вошла в мир, как
ветер на покинутое огнище, и громко обживалась, раздувая оставленные уголья.
Гудел ветер. Вечеряли под полом мыши. Жужжали мухи, побираясь подле
котелков, и комар - садился на солдата, чтобы попить его крови. Потягивал
носом комариным, упирался шестью лапами в казенную плоть и впивался с
усердием, будто за своей кровью прилетел или по генеральскому указанью.
"Гады... " - "Убить надо." - сказал тихо татарчонок. "Верткие они, не
убьешь..." - пожаловался его товарищ, из которого уже выпивали комары, и