"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

Нас позвали из садика хлеборезы узбеки, меня и Войшека, чтобы помогали,
и я забыл про хромого и, вслушиваясь в чужую засушливую речь, как никогда
ощутил солнечный зной и жажду. Хлеборез, будто почуяв, указал мне на бочку в
сарае, полную воды. Черпая из нее кружкой, вдоволь я напился. Мы выгружали
хлеб из раскаленного коробчатого фургона, будто выхватывали с пылу да с жару
из печи, и буханки румянились, пыхтели заживо. Хлеб допекался в лотках,
буханки грели изголодавшийся живот. От хлеба в сарае стало душно и тесно, а
тела распарились, облились мучным белым потцом. За расторопность хлеборез
выдал каждому по буханке. И все, кто работал, почуяв неожиданный голод,
съели по целой буханке этого свежевыпеченного и уж облитого потом своим
хлебца, запивая по очереди водой из бочки. Весь же день оставшийся я провел
в одиночестве.
Помню, что просидел до вечера в саду.


Пепел

А еще по ночам солдаты любили актерок с певичками, чьи изображения
всегда вырезались из газет, а если шея голая, или, скажем, ляжка
проглядывала, то изображение вырезалось особо - с завитушками в форме
сердца. Любили, поднося близко к лицу, иначе нельзя разглядеть было. А
кое-кто и целовался украдкой - но губы солдатские пожирают актерок с долгой
страстью, а они так малы, и так нежно пропечатаны на газетках, что от
засосов и частого лапанья рвались, отчего приходилось вырезать новых. Да и
что это за ляжка с палец? Отсюда и разочарования случались... Сидишь,
бывало, пыхтишь в курилке, и кто-то скажет: "А я свою это... из сердца вон."
- "Кралю столишную разлюбил?"- "Угу..." - " А чего печалиться, браток, они
же знаешь какие... Ну-ка, давай ее на раскрутку, в круг!"
Солдат выуживал из расщелин пилотки хрупкое до ломкости изображенье. По
щепоти сочувствующие добрели табачком, а говоривший за бабский блуд
сворачивал из сердечка с завитушками и казенной махры цигарку. Он же и
раскуривал, любуясь, как пылает угольком актеркино тельце. Потом уж, с
хрипотцой, затягивался разлюбивший, стараясь поболее других уместить в себя
от былой зазнобы и выдохнуть в небо, то ли с тоскою, то ли с пренебрегой
лихой, клубы голубого, прогорклого дыма. Так чаровница погибала на треть,
сгорая лбом, губами и грудью, после чего цигарка пускалась в круг, и
солдатня пепелила угрюмо оставшееся - от живота до лодыжек. Послед
затаптывался и делились кто чем мог из привнесенного в круг.
"А хороша была?" - "Ништяк бабочка. У меня аж истомка по горлу прошла -
во как дерет." - "Сучка." - "Отчего ж сучка?!" - "А оттого, что дерет.
Петька, слышь, когда твою- то палить будем? Больно долго ты с ней..." - "В
круг не дам." - " А чего так? Нешто мы для забавы - мы для души палим." -
"Все равно не дам. Я ее домой отошлю, мамаше, сохранила чтоб." - "Ишь ты...
Какое у тебя нутро нежное, падло. А тогда и не подсаживайся, когда чужой
бабой дымят. А если пыхнуть хочешь, то по-человечески обратись - я тебе
беломорину дам, подавись."



Горе в котелке