"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

Петушок
Гнушин и Мария
Беглый Иван



* КАРАУЛЬНЫЕ ЭЛЕГИИ *


Тайная вечеря

К сумеркам мухи пустынные летали тяжело, дремотно и предпочитали вовсе
не летать, а опуститься солдату на плечо или на веко, чтобы отдохнуть. И
солдат доставлял их туда, куда надобно им было прибыть по мушиным хлопотам:
в столовку, на параши или в больничку.
К вечеру солдату очень хочется жрать. А потому я очень обрадовался,
когда ротный, товарищ лейтенант Хакимов, наказал, с обычным для себя
матюгом, выстраиваться на ужин. Брякая подвешенными на ремнях котелками,
солдатня живо повалила на плац, унося на себе стайку казарменных мух.
Потолкавшись локтями, выстроилась и, замерши, о чем-то затосковала.
Повздорив малость, взлетевшие было мухи в свой черед расселись по солдатам,
и лишь одна из них, подсевшая на подбородок лейтенанту Хакимову, оказалась
пришиблена его отяжелевшей от усталости рукой. Утершись, ротный оглядел
строй и прокричал, заживо каменея: " Р-р-р-ротаестеша-о-о...арш!" И солдаты
принялись топать по плацу и давиться поднятой пылью.
Плац походил на половичок. Истертый сапогами, он кое-где прохудился, и
из прорех сквозило песком. Этот песок выгуливали поутру вениками, а,
размолотив за день, давились и кашляли от него грудью. Раскашлялся и я. Но
шагнув в столовку, прошаркал по дощатому, выскобленному сапогами полу и
глубоко вздохнул, нарочно помедливши подле распахнутой настежь хлеборезки,
ржаного духа.
Грудь унялась. И, ослабив ремень, я потеснил на скамье землячков, чтобы
быть ближе к котлу.
Столовка за завтраком и столовка за ужином разнились. Завтрак - это
светло и солнечно. Быть может, поваренок поутру не забывает подсыпать в кашу
соли и проследить, чтобы разваривалась крупа. Для поваренка утро очень важно
- оно начало. К началу с пристрастием принюхиваются все. Выдержав утреннее
испытание, разомлевший поваренок варит обед поплоше. А ужин варит совсем
худой.
Поэтому и на электричество в столовке этим часом не тратились. И в
подернутом мглинкой котле солдаты еле примечали перловку. По столам тихонько
завозили ложками и заматерились. От глухого солдатского бормотанья будто бы
вспомнили о пожевке раздатчики и, нехотя вставая во главу столов,
примерялись, сощурившись для верности и для важности наморщась, выгадывать
из неразварившейся перловки наши порцайки. А в серых сумерках пахло хлебом и
солдаты, хрипато задышав, искали его глазами.
Задышал и я. В груди стало легче. И когда размял ржаной ломоть в руке,
почудилось, будто размял душу. А земеля Долохов мне сказал: "Чего
лапаешь-то...он же не баба." И, отломив от моего размятого хлеба угол,
подал, из благодарности, мой котелок ближним, чтобы те передали его насыпать