"Олег Павлов. Степная книга" - читать интересную книгу автора

каши. Я видел, как чьи-то руки подхватили котелок, и он поплыл утлой
лодочкой, минуя выщерблины и плошки, к котлу. Котелок плыл все дальше от
меня и терялся, покуда не исчез вовсе. Стало одиноко, а Долохов, винившись
за хлеб, подвинулся теснее и сказал, что мне уже насыпали каши. И я, положив
ладони на колени, стал ждать его возвращения.
Котелок показался нескоро. Выплеснувшись из сумерек, он плыл, тяжко
попыхивая паром, самым тихим ходом, и Долохов, посчитав себя прощенным
навеки, подволок его к кромке стола. "Кушай, Палыч, всего приятного," -
сказал он и зачавкал своей кашей.
Зачавкали все. И мушиная стайка, вспорхнув, нависла над столами, без
расторопки размышляя над тем, что было завещано ей на донышке котлов
раздатчиками.
Разжевывать неразварившуюся перлу приходилось подолгу. Она хрустела на
зубах. Затем вязла. Затем я будто бы забылся и приходил в чувство лишь когда
по-пустому, со скрежетом и болью, точились друг о дружку клыки.
Чтобы не скучать зря и не забываться от скуки, я стал думать. Я думал.
Мне жалко было тратиться на мелочные обиды за остывшую порцайку и ушлых
поварят. Я думал о Боге. "Слава Богу!" - подумал я о нем и проглотил ложицу
остывшей каши. О нем можно было думать сколько угодно долго. Дольше, чем
выскребешь котелок. И даже воображать - бледнолицего, с реденькой бородкой и
набухшими глазами. Вот он входит украдкой в столовую, присаживается на
скамью, и солдатня, оторопев, глядит на него.
Ложка поскребла по дну.
Я поднял голову. На меня глядел Долохов. Он обтирал хлебом губы, а
потом они зашевелились. "Наутро пюре будет, Палыч, всего-то ночь переспать.
А ты как полагаешь - от каши за ночь брюхо не вспучит? Я вот гляжу, ты тоже
похавал." Смолчав, я, будто задумавшись, теребил пуговицу на кительке.
Солдатня уже управилась с пайками и молчала. И тогда я поднялся со скамьи,
теребя пальцами пуговку. Оторопев, солдаты глядели на меня пустыми глазами,
но не спрашивали ни о чем. И только Долохов испуганно потянул за рукав: "Ты
чего? Не положено ж без приказу..." Я потревожил мух, и они зажужжали.
Как по уговору, рота, прогрохотав скамьями, встала у столов. Прилаживая
опустошенные котелки на ремнях. Тогда и я повесил свой котелок на ремень.
Подтянув его туго. А мухи стали рассаживаться на солдатах, не дожидаясь
матюгов Хакимова.
Когда закричит товарищ лейтенант Хакимов, рота должна будет бежать на
параши.
Бежать и думать невмоготу - очень голова трясется. Но я успел подумать,
а потому хочется побыстрей про это досказать. Я, когда со скамьи поднялся,
об одном спросить хотел, братки, может, знает кто: куда, скажите, Бог муху
приведет, если она, по случаю, на него, как на нас сядет?



Понарошку

Наш лейтенант Хакимов прячется от жары, как грибок, под
шляпочкой-фуражечкой. Раскрасневшийся, дряблый и малость призадумавшийся.
Ему кажется, что оскалые зеки впиваются в него и клыками рвут на куски. Что
комполка, багровея, кричит из дремучих усов вдогонку: "Тюря!" Что