"Владимир Андреевич Павлов. Дозор на сухой миле (пионеры-герои)" - читать интересную книгу автора

Высказался Есип и примолк. Сидел под образами. Голову набок свесил.
Вспоминал что-то свое. И лишь глаза время от времени, лениво, как у сонной
мухи, ворочались под бровями.
Вспоминал и дядька Кондрат.
Есип, в свое время кряжистый, крепкий мужчина, пристал в примы к
тщедушной березовской женщине, к тому же еще и немолодой. Многие объясняли
это тем, что Есип был на ту пору немым. Неведомо за какие деньги он прикупил
еще одну корову вдобавок к той, что стояла в хлеву у женщины, кобылу с
жеребенком, три десятины земли. Стал нанимать батраков. Два лета и сам
Кондрат пас Есипову скотину.
Крутой нрав был тогда у Есипа. Батраки подолгу у него не задерживались.
Одного молодого хлопца чуть было жизни не решил. Тот чистил свиной хлев -
свиньи, надо сказать, у Есипа водились на славу - и клял на чем свет свою
работу. В конце концов пожелал свиньям утопнуть вместе с Есипом в том, что
он каждый день вычищает. Бросил вилы и стоит, дух переводит. Тут и наскочи
хозяин. Билом от цепа измолотил батрака до полусмерти. Пришлось самому -
чтоб не пошло по людям, чтоб не остаться виноватым - везти бедолагу в Погост
к докторам. А когда хлопец мало-мальски очухался, Есип прогнал его.
Многие диву давались, как немой реагировал на то, о чем они говорили.
Словно мог подслушать, словно слышал их голоса.
А он и в самом дело слышал. Спустя два года умерла та болезненная
женщина. Есип устроил кое-какие поминки и то ли с горя, то ли на радостях
вдруг запел: "Две метелки, три лопаты - тра-та-та!" Бабки стали креститься
на образа и - дай бог ноги! - за дверь. Виданное ли дело - немой заговорил!
Спрашивали потом у Есипа, зачем он это делал, зачем прикидывался немым.
"А чтоб знать, что обо мне люди говорят, чтоб людей узнать", - ответил он.
Пришло это теперь на память Кондрату, и он сказал Есипу:
- Может, кто-нибудь добровольно согласится в Германию поехать. Ты же
людей когда-то изучил хорошо, должен знать, к кому обратиться.
Есип ухмыльнулся:
- Новые люди выросли. Добровольно они теперь в лес идут. - И, давая
понять, что разговор окончен, встал из-за стола. - Завтра запрягай моего
жеребца и вези хлопца в Лугань. А сейчас пойдем-ка к нему. Пускай
собирается.
С крюка на стене снял било. Намотал ремешок на запястье. Левой рукою
показал на дверь, пропуская Кондрата впереди себя.
- И на черта ты этот рожон с собой таскаешь? - уже в сенях не выдержал
- спросил Кондрат.
- От собак отбиваться и... от людей, - ответил Есип.
Они пришли на Катеринино подворье. Хата была на замке. Под поветью
стояла тележка, с которой Толя каждый день ездил за дровами. Но самого
мальчика нигде не было.

Пожилой партизан Антон скорее согласился бы отдежурить два внеочередных
наряда на кухне, чем полдня пасти коров у Сухой Мили.
Сухой Милей назывался взлобок, густо поросший дубняком, молодой
березой, разным кустарником, а больше того - лещиной. Столько лещины Антон
еще нигде не встречал. Взлобок и в самом деле тянулся на добрую милю, вплоть
до старого ельника. А тому еловому лесу уже не было конца до деревни Сухая
Миля.