"Владимир Андреевич Павлов. Дозор на сухой миле (пионеры-герои)" - читать интересную книгу автора

Рассыпать калийную соль не успели. А теперь она пригодилась людям.
Брали ее в гумне. Растворяли в воде. Осадок оставался на дне, а вода была
горько-соленая. Ее и подливали в горшки, чтоб не есть без соли. Без соли,
известно, навалится цинга, повыпадают зубы у старого и у малого...
В субботу мать ходила к Есипу просить справку - в город же без
документа не сунешься. А в воскресенье ушла в Слуцк ни свет ни заря.
Дорога-то неблизкая.

Базар в оккупированном городе. Угрюмый, молчаливый. Люди ходят, молча
щупают, прикидывают что-то в уме, отходят. Крашеная, молодящаяся дама в
пальто с лисьим воротником, несет перекинутые через оба плеча явно чужие
вещи. Прокуренным голосом, негромко, словно только для себя, повторяет:
- Только на рейхсмарки. Только на рейхсмарки...
В стороне слышен громкий голос:
- Спички, довоенные спички. Коробка - червонец! Коробка - червонец!
Меж людей пробирается полицай. Повязка на рукаве, винтовка за спиной.
На него оглядываются и в страхе шарахаются. К спине полицая приклеена
бумажка. Если оказаться поблизости, можно прочитать: "Гад".
- Только на рейхсмарки. Только на рейхсмарки...
- Довоенные спички! Коробка - червонец!
Кто-то продает, вернее меняет, розовый абажур, обрамленный бахромой. Не
нужный никому попугайчик в клетке. Старик у огромной плетеной корзины,
которые носят за спиной. В корзине - горшки, кувшины. Своей работы. Старик
гончар посвистывает в глиняную свистульку-петушок, зазывая
менял-покупателей. К нему идут немногие. И старика жалко, словно он
юродивый.
Блестящие краги. Обладатель их переминается с ноги на ногу. Лицо
лоснится, словно смазанное салом. В руках у него сапоги. Он их вертит и так
и этак. Постукивает согнутым пальцем по подметке. Что-то говорит женщине,
которая стоит рядом. Это тетка Катерина. Она развязывает какой-то узелок,
протягивает. Видно, предлагает деньги. Мужчина в крагах отмахивается от них,
кривится. Берет сапоги и, не оборачиваясь, подает их парню, который стоит у
него за спиной. Тот кидает сапоги в старую детскую коляску, достает оттуда
полотняный мешочек, похожий на те - сшитые клином, - в которых хозяйки
отжимают домашний сыр, кладет его в руку обладателю краг.
Тетка Катерина бережно принимает мешочек. Снимает с головы клетчатый
платок, заворачивает в него соль, через плечо перевязывает себе за спину.
- Только на рейхсмарки. Только на рейхсмарки...
- Довоенные спички!..
И вдруг:
- Облава!
Крики, визг, сумятица. Люди бросаются в разные стороны. Словно птицы,
когда в стаю врезается коршун.
Бегут, замыкая кольцом базарную площадь, солдаты полевой жандармерии, с
похожими на полумесяц бляхами на груди, суетятся полицаи. Среди людей еще
больший переполох. Им нет выхода. Вот уже некоторых схватили. Вытолкнули за
оцепление. Там их подхватывают и проталкивают дальше и дальше сквозь строй
немцев и полицаев. Туда, куда, урча, подъезжают машины.
Отбиваясь, истошно кричит в руках жандармов девушка:
- Мама!