"Йен Пирс. Портрет" - читать интересную книгу автора

которые мне пришлось бы запрашивать, достигли бы поистине неслыханной
величины, чтобы обеспечивать образ жизни чуть выше самого уж примитивного.
Деньги? Господи, у меня их достаточно. Вам, я уверен, их не хватило бы и на
пару дней, но мои пращуры наделили меня той бережливой скуповатостью,
которая в значительной мере определила их характер. Я пытался бороться с ней
и долгое время почти одерживал верх, но, боюсь, мотовство не способно без
конца противостоять доброму шотландскому воспитанию в церкви и в школе. Мы
пытаемся, во всяком случае, некоторые из нас, однако наши сердца противятся.
Всегда на заднем плане маячит служитель церкви, напоминая о вечной погибели.
И поэтому я становлюсь особенно истовым католиком. Я принадлежу
янсенистскому толку, в полушаге от бичевания и березовых розг. Sacrй-Coeur
<Святое Сердце (фр.)> трогает - этот раненый кровоточащий орган, источающий
горе из-за чужих грехов. Оно внушает мне виноватое наслаждение страданием и
смертными муками, которым я подвергнул Спасителя нашего.
Я черпаю удовлетворение в том, что мне холодно, что зимой я вынужден
мыться снаружи в ледяной воде. Окрестные жители считают меня сумасшедшим, но
правда в том, что зимы-то здесь не такие уж суровые в сравнении с
шотландскими, и эту свою репутацию я зарабатываю дешево. Кроме того,
настоящее меня мало волнует, мои глаза устремлены в жизнь загробную.
А у вас смущенный вид. Вы убеждены, что я потерял рассудок, что я впал
в религиозную манию, от которой до приюта умалишенных один шаг. Ничего
подобного; я имею в виду вовсе не мое место на Небесах, поскольку если еще
не утратил его, то вскоре утрачу. Я имею в виду мою посмертную репутацию.
О нет! Вы предпочли бы религиозный пыл, не правда ли? Все-таки лучше,
чем безнадежные упования разочарованного, но убежденного, что потомки увидят
то, чего не видят современники. Я был в своей жизни всяким, но только не
жалким, не объектом сочувствия. Так неужели изгнание привело меня к этому?
Как замечаю, вы не торопитесь меня разуверить. Вы не улыбнулись, не
сказали: "Ну разумеется! Рано или поздно мир увидит, чего вы стоите.
Вспомните Сезанна, вспомните Ван Гога..." Вы же знаете, что это не так, или
надеетесь, что это не так. Ведь это знаменовало бы поражение и ваше, и всех
очень разных людей, которых вы превозносите. Я никогда не стану одним из
ваших постимпрессионистов. Теперь я от них дальше, чем когда-либо. Вы
предпочли бы заточить вашего старого друга в примечании к вашей собственной
биографии, чем допустить, чтобы он получил какое ни есть признание. Вы
установили, куда ведет столбовая дорога развития живописи, а я всего лишь
ответвившаяся от нее никуда не ведущая тропка, из-за пренебрежения медленно
поглощаемая бурьяном, которой предстоит окончательно зарасти и быть
абсолютно забытой.
Тем не менее прав я, а не вы. И вы станете средством восстановления
моей репутации. Вы же сами это сказали, разве нет? В те давние годы, когда
вы оправдывали свое решение стать критиком. Художник без критика - ничто.
Хороший критик может посредственность сделать знаменитой, великого обречь на
безвестность. Его власть безгранична; художник - его слуга и со временем
признает этот факт. И вы правы, вы доказали это тем, как оседлали галереи,
коллекционеров, меценатов и журналы, нашептывая всем им по отдельности,
намекая и направляя. Кто посмел бы воспротивиться вам? Кто хотя бы ощутил в
этом надобность?
Я вас не обвиняю. В профессиональном смысле вы никогда не причиняли мне
вреда. Как раз наоборот. Вы лелеяли и защищали меня, всегда подбодряли.