"Юхан Пээгель. Рассказы" - читать интересную книгу автора

том, что им удалось летом и что у них не получилось, рассматривают свои
большие бугристые руки и обдумывают, какую же работу поручить им весной,
когда море с ревом проснется, когда над полем опять заклубится на солнце
пар, когда запахнут можжевельники, когда зазвучат самозабвенный любовный
щебет и вскрики лесных и морских птиц, которыми наполнятся слух и сердце и
от которых можно потерять рассудок.
Однако у людей полного отдыха нет. Они делают свои дела, справляют
праздники. Гляди-ка, по этой зимней дороге лихо катит вереница
саней-розвальней. Это едут крестить малютку Сейу. От бухты до церкви
четырнадцать верст. Можжевельники сверкают на солнце, заиндевелые лошади
фыркают, и вовсю летит снежная пыль, когда на поворотах нога в сапоге или
валенке касается земли, чтобы накренившиеся сани не потеряли равновесия.
На последних дровнях двое веселых деловых мужчин, у них за спиной под
старой полостью какой-то выпуклый предмет. После младенца, недельного
Сейу, которого везут в церковь крестить, это самая важная вещь в санной
процессии: бочка пива. Двадцатипятиштофная. Панацея от мороза.
У церкви стряхнули с одежды солому, женщины скинули большие платки на
плечи. Отец младенца направился к попу на дом, из пивной бочки вытащили
затычку, и кувшин два раза обошел круг. Сваты чисто случайно нашли у себя
за пазухой какую-то бутылку. И она пошла по кругу. Потом явился поп, и все
направились в церковь.
Между прочим, нужно упомянуть о том, что мать в церковь не поехала. Она
еще не оправилась после родов, а поскольку все равно главная роль на
крестинах принадлежит кумовьям, то малютку доверили им и отцу.
Святое таинство крещения прошло, в общем, благополучно. Поскольку
церковь была не топлена, поп согласился только побрызгать младенца. Он
совершил помазание, нарек новоявленного раба божьего Алексеем (это и есть
по-эстонски Сейу), прочитал над ним свои сказы и пропел песни. И кумовья
вели себя достойно, хотя от пара, возносившегося из их ртов к покрытому
изморозью церковному оводу, шел запах более сильный, чем от ладана. И
только свечи в их сильных пятернях подозрительно дрожали. Одним словом,
все шло прекрасно. Даже крошечный Сейу не кричал и слишком много не писал.
С возвращением стали спешить, ибо путь был не близкий. Разумеется,
прежде чем тронуться, снова приложились к противоморозному снадобью из
двадцатипятиштофной бочки. Женщины на кухне у попа перепеленали крохотного
мужчину и сунули ему в ротик тряпичную соску, чтоб он легче пережил
наступающий голод (в это самое время за дверью поповской ризницы
улыбнулся, наверно, еще целый подойник пива). После чего снова пустили по
кругу кувшин. Потом еще раз повторили. Затем отвязали от коновязи коней и
пустились в обратный путь, новорожденного отправили с кумовьями, потому
что у них была самая лучшая лошадь.
Все шло отлично. Февральское солнце уже давно миновало самую высокую
точку своей короткой орбиты и теперь, когда кумовские сани въехали в
знакомый можжевельник, быстро катилось под гору. Остальных не было видно,
они на много отстали. Уже показался дом. Предвкушение теплой комнаты еще
больше подняло настроение, и из саней послышалось воодушевленное пение про
буер, который из-за мороза и тумана никак не мог попасть из Виртсу в
Куйвасту. Когда кумовья дошли до слов:

Шкипер бегал у дверей