"Юхан Пээгель. Я погиб в первое военное лето" - читать интересную книгу автора

надоело. Рууди исчез в кустах, и проведенный за нос кондор тоже не
вернулся: то ли бомбы у него кончились, то ли удовольствовался поражением.



34


Есть у меня верная душа. Это Ветер - мой давний и любимый верховой
конь.
Я не стыжусь, что не раз бывал им до слез растроган. Мне кажется, что
он меня понимает и всей душой стремится быть мне опорой. Своими бархатными
губами он ощупывает мне лицо и руки, в знак дружеского приветствия подает
мне правую переднюю ногу: он поднимает ее, согнутую в колене, и
подталкивает меня. Ах ты, старый лягушонок! Я ведь знаю, мне следовало бы
дать тебе хлеба или сахара, но сейчас у меня у самого нет ни того, ни
другого. Хлеба нет уже второй день, мы отрезаны от тыла дивизии, сахара у
меня один осколок в носовом платке. Но это - на самый крайний случай,
говорят, сахар просто чудодейственное средство, когда совсем обессилеешь
от голода.
Ветер, когда ты вот так ко мне ластишься, мне вспоминается теплая
конюшня учебной батареи, удивительная смесь запахов навоза, древесных
опилок, сена, лошадиного пота и шорного дегтя. Твое стойло было четвертое
справа. Когда я по утрам приходил тебя чистить, то останавливался перед
стойлом и, как предписано уставом, называл тебя по имени, ты послушно
отступал на шаг вправо, освобождая мне место, и тут же поднимал согнутую
ногу для приветствия. За что получал кусок сахара. Его, правда, нелегко
было достать, в солдатской лавке редко случался кусковой сахар. Да, тогда
была холодная зима, зима финской войны. При морозе ниже двадцати градусов
разрешалось лошадей чистить в конюшне. Думаю, что нам обоим так было
удобнее. Глаз дежурного унтер-офицера не проникал сразу во все сумеречные
стойла, можно было немножко поволынить, в полутемной конюшне не проверишь,
не осталась ли на коже пылинка. Нет, нет, я не пользовался этим, чтобы
скверно тебя чистить, но ты же сам понимаешь, я ведь только человек...
На учениях ты бывал всегда послушный и милый, не устраивал фокусов,
когда при вольтижировке на тебя садились задом наперед. Даже на барьеры ты
шел охотно.
И вообще, ты молодчага. Ветер, и добрый конь. Верный мой друг. Смотри,
я сегодня специально для тебя нарвал охапку сочного дикого клевера. Но-но,
все-таки поосторожней, не волнуйся, старина, будешь сыт!
Ты только погляди! Не пожалел я тебе травы, отвалил по-барски. Лопай,
Куста, нынче все клецки, как в старину эстонцы говорили.
А я улягусь здесь же, подле тебя. Отстегну от седла потник, подстелю,
подложу седло под голову. Распущу ремень, сниму сапоги и портянки. Так. А
теперь стяну галифе пониже, чтобы прикрыть ступни, концы штанин завяжу.
Брюки стали, можно сказать, утеплительным футляром. Готово, сверху шинель,
он может прийти.
Да-а-а, он уже тут.
Хрумкай, Ветер, хрумкай, старина. Эх, ведь не так уж много и осталось
нас, старых батарейных кули. Пропахших конюшней, тавотом и дегтем. Нас